Минус три.
— Какого хрена, сволочи! Не можете справиться с одной потаскухой?! — Разъяренный Леонид Максимович метался по балкону.
— Сейчас, Леонид Максимович, сейчас уроем эту сучку! — крикнул Шницель.
Я вся покрылась потом. Силы еще оставались, но, увы, не столько, чтобы справиться со Шницелем. А тот стоял, прищурив глаза, готовый к броску и уверенный в себе. Даже слишком уверенный…
— Шницель, ты же не ударишь даму?
— Еще как ударю, — ухмыльнулся он, поигрывая ножом. Было видно, что он отлично подготовлен, и при других обстоятельствах мне было бы даже интересно помериться с ним силой. Но не здесь и не сейчас.
Сделав скользящий шаг назад, я одновременно сунула руку под пиджак и вытащила свою механическую игрушку, направив дуло между бровей Шницеля. Щелкнула рычажком, снимая с предохранителя.
— Разожми пальцы и брось нож рядом с собой, — приказала я. — Я не шучу, не сомневайся!
Если он в чем и сомневался до этого, то теперь перестал. Вся его спесь куда-то улетучилась, и он сделался послушным, как хорошо выдрессированная служебная собака. Нож упал к его ногам.
— А теперь сделай пять шагов назад, повернись кругом и ляг на живот. Быстро, у меня нет времени!
— Ну мы с тобой еще встретимся! — процедил он сквозь зубы, но сделал все, как я велела.
— А вот это вряд ли, — буркнула я скорее себе, чем Шницелю, набирая скорость в направлении ворот.
Мне нужно было преодолеть метров сорок до стоянки, где расположились машины. Я выбрала путь между бассейном и баней, стараясь держаться подальше от дачи. План у меня был такой. Джип «Мицубиси-Паджеро» — довольно высокая машина, и стояла она прямо у забора, поэтому с крыши «Мицубиси» до вершины забора было не более полутора метров, преодолев которые я бы оказалась в относительной безопасности. Ночью на открытом неосвещенном пространстве гораздо легче скрываться от преследования.
До «Мерседеса», стоявшего рядом с джипом, который я собиралась использовать как стартовую площадку, оставалось несколько метров. Мысленно я уже сидела за рулем «девятки» и, с удовольствием работая педалями и рычагом переключения передач, мчалась в город, когда дикая боль, начиная с плеча, пронзила все мое тело. Правая рука, отказываясь слушаться, повисла плетью. В следующее мгновение я уже смогла увидеть Пузыря с куском арматуры в руке, который проявил завидную прыть, сумев прийти в себя после удара головой в живот, и достал-таки меня. Видно, он все это время, пока я отбивалась от его приятелей, пролежал за баней, а очухавшись, выбежал из-за нее сразу после того, как я промелькнула мимо, и сумел догнать меня. Теперь он замахивался для нового удара, но я, стоя к нему спиной, вонзила пятку в его мерзкий живот, достав почти до самого позвоночника. Пузырь, не ждавший от меня сопротивления, охнул и, согнувшись пополам, повалился на бок. Оставив его отдыхать, я прижала горевшую огнем раненую руку к себе здоровой рукой и, пользуясь капотами и крышами дорогих иномарок как ступенями лестницы, взобралась на забор.
С другой стороны было темно хоть глаз выколи, но времени на раздумья не оставалось, и, положившись на удачу, я шагнула в пустоту. Уже оторвавшись от забора, я услышала, что кто-то следует за мной, гремя подошвами по тем же капотам и крышам.
Мягко приземлившись на соседнем участке среди помидоров, я легла на теплую землю, стараясь не кричать от боли и громко не дышать. Каким-то седьмым чувством я поняла, что преследовал меня Шницель. Еще через секунду раздался какой-то странный хруст недалеко от меня, удар тела о землю, тихий вскрик, и все стихло. Глаза понемногу привыкали к темноте, и через минуту я увидела жуткую картину. Это действительно был Шницель. Он сидел на корточках, наклонившись немного вперед, опираясь руками о землю, в таком положении была и я сразу же после прыжка, но он почему-то и остался в этой довольно-таки неудобной позе, с неестественно низко опущенной головой. Как кусок мяса на шампур, его тело было насажено на металлический штырь, к которому подвязывают помидоры. От судьбы не уйдешь.
С трудом я взобралась на соседский забор, который был не таким высоким, как забор Венедиктова, и, свалившись с другой стороны, поспешила к машине. Отыскав ее, села за руль, аккуратно поддерживая правую руку. Попробовала пошевелить пальцами — получилось. Запустив двигатель, я тронулась, не зажигая фар, все еще опасаясь погони.
Город встретил меня унылым безлюдьем и полыхающими жаровнями окон. Свернув у таксопарка и спустившись до Соколовой улицы, я затормозила на пересечении с Вольской, где светофор горел красным глазом.
Вот и Советская. Редкие силуэты прохожих проскальзывали в тронутые тусклым фонарным светом подворотни. Въехав в каменный мешок двора и остановившись, я мгновение помедлила, разглядывая плавные контуры «Рено». Слезящаяся лампа фонаря, точно бутон лотоса на гигантском изогнутом стебле, бросала свое расплывчато-лунное отражение на крышу и капот иномарки. А вдруг очередная западня и пора сматываться? Брось! У тебя воображение разыгралось. Открыла дверцу и, осторожно придерживая левой рукой правую, пошатывающейся походкой вошла в подъезд. Тяжело опираясь на перила, я преодолела три этажа и, не давая себе передышки, позвонила. Прошла целая минута, прежде чем за дверью я услышала сонный мужской голос:
— Кто там?
Я не была готова к подобному повороту событий, хотя всегда быстро схватывала суть ситуации и ясно представляла спектр возможных реакций.
— Добрый вечер, я Светина подруга. Она дома?
Семенящие шаги и шорох в прихожей сменились знакомым голосом Светки, повелительно и нетерпеливо скомандовавшей:
— Открывай.
Глухо лязгнул замок, и на пороге я увидела умопомрачительный дуэт Светки в ослепительном ажурном неглиже, и Андрея, Светкиного приятеля, который успел-таки набросить махровый халат. Их глаза лезли из орбит от удивления, словно я была тенью отца Гамлета. Оторопело попятившись, они впустили меня в свой блаженный, пахнущий негой и сном, мирок. Я имела все основания чувствовать себя шаровой молнией, которой дела нет до простого человеческого счастья и краткой человеческой жизни. Я сдавленно прошептала:
— Свет, извини, я не вовремя, но…
— Да она сейчас в обморок лязнется, Андрей, помоги! Бледная-то какая!
— Не надо, я сама. Свет, не волнуйся, не мельтеши. Звони Санычу.
Меня усадили в кресло, а Светка, схватив трубку, уже набирала нужный номер. Саныч — это лечащий врач, личный, так сказать, хирург. Плевать, что сейчас час ночи, плевать, что Саныч скорее всего спит мирным сном. У всех хирургов со сном и бодрствованием свои особые «теплые» отношения. Есть краткий промежуток между операциями, консультациями, значит, можно либо выпить чашечку кофе, если промежуток не толще человеческого волоса, либо поспать, если позволяет время. К тому же в подобных экстремальных случаях рейтинг личного хирурга резко возрастает, так же как и оплата, а плачу я Санычу с исправной щедростью, тем самым показывая, что высоко ценю его заботу и умение.