— Да, очень понравилось. — Черный бархат ночи принял их в нежные объятия. Легкий ветерок уносил духоту дня.
— А что больше всего? — не успокаивался Тейлор, заглядывая ей в лицо по дороге к машине.
Она взяла сына за плечо, чтобы он не наткнулся на кого-нибудь.
— Все.
Он сиял.
— Я посвятил первый номер тебе.
Она снова сморгнула слезы, но одна все-таки сбежала по щеке.
— Да, я слышала. — Она вытерла слезу рукой.
Тейлор не понимал, почему мама плачет, если она счастлива. Плакать можно, когда болит, и то если никто не видит.
— Ну, мам, нечего плакать.
Донна глубоко вздохнула и улыбнулась. Как он взрослеет, подумала она.
— Извини, расчувствовалась. Мне очень понравилась песня. — Она коснулась губами его щеки. — Спасибо. — Отныне «Зеленые рукава» будут принадлежать им — ей и Тейлору. Жизнь продолжается.
Когда они добрались до машины, Тейлор вдруг прервал свой возбужденный рассказ о том, что происходило за кулисами до и после его номера, и посмотрел на Фрэнка. Потом бросился в его объятия.
— Спасибо.
Удивленный, Фрэнк позволил себе момент наслаждения этим теплом. Потом похлопал мальчика по спине.
— Не за что. Я, между прочим, тут ни при чем. Ты выступал один.
Тейлор был не настолько исполнен триумфа, чтобы забыть, как все начиналось.
— Ты научил меня. И заставил выйти на сцену.
— Нет, — Фрэнк покачал головой. — Ты заставил себя выйти. Я не смог бы заставить тебя сделать то, чего ты не хочешь на самом деле. — Он скользнул пальцем по носу мальчугана. — Запомни это.
Когда Тейлор снова обнял его, Фрэнк посмотрел поверх его головы на Донну и подумал, поняла ли она.
Фрэнк вошел в свой гостиничный номер усталый после ожесточенной партии в теннис. Вчера на него, как гром с ясного неба, свалился Грег, чтобы предложить свой ключ от клуба. Теперь Фрэнк мог посещать клуб на правах его гостя до отъезда из Сиэтла. Обрадованный, Фрэнк убедил Донну пойти с ним. Донне удалось так перестроить свой день, чтобы выкроить час после обеда. Они встретились у спортивного клуба_ неподалеку от аэропорта. Изматывающий получился час.
Чудесно было, думал он, падая на кровать, провести с ней немного времени наедине, хоть и пришлось все это время гоняться за мячом. Он чувствовал себя совершенно обессиленным. Он уже сто лет не играл в теннис. Донна была в гораздо лучшей форме.
Ее форма, подумал он с блаженной улыбкой, превосходна.
Фрэнк положил руки под голову, переплетя пальцы. Он разрушает выстроенные ею барьеры. Приходится нелегко, но теперь она чувствует себя с ним свободнее. И даже смеется. Пока не вспомнит о своем горе.
И вот это надлежит изменить.
Фрэнк знал, что зашел так далеко, как только мог. Ни с того ни с сего взятый недельный отпуск продолжался уже четвертую неделю. Джинни не может ждать его возвращения вечно.
Загнанное в далекий закоулок души чувство вины не переставало, однако, скрестись там, и именно оно заставило Фрэнка дотянуться до стилизованного под старину телефонного аппарата и набрать домашний номер сестры.
Трубку сняли, едва прозвучал первый гудок.
— Алло?
Фрэнк улыбнулся про себя очень уверенному и очень юному голосу Молли.
— Привет, Молли. Это дядя Фрэнк. Мама дома?
— Привет, дядя Фрэнк! — Ее радость рвалась из трубки.
Мысленным взором он видел, как она зажимает трубку между плечом и ухом, придерживая рукой, как делала это всегда, подражая матери.
— Нет, мамочка еще в клинике. Работает. — Светская дама исчезла, уступив место девочке. — Когда ты приедешь, дядя Фрэнк? Я скучаю по тебе, и мама теперь никогда не бывает дома. — Она замолчала, будто испугавшись, что выдала секрет. — Папочка старается изо всех сил, но все равно ужины у него получаются невкусные.
Фрэнка поражало, как легко дети осваиваются с переменами. Как легко Молли стала называть Шейна папочкой почти с самого начала. Интересно, сколько потребуется времени, чтобы Тейлор и Стивен стали называть его папой.
Если такое вообще возможно.
Но тут чувство вины вырвалось на свободу при мысли о том, что означали слова Молли.
— У мамы сейчас много работы, да?
Молли драматически вздохнула, и Фрэнк готов был поклясться, что это получилось у нее в точности как у взрослой женщины.
— Постоянно. Первая медсестра уехала, а следующая, как сказала мамочка... — Молли напряглась, вспоминая, — не оправдала надежд. Потом была еще одна. Но она уехала через день. Теперь мамочке некогда даже пообедать со мной. Бабушка говорит, она совсем исхудала.
Всякий раз, когда он звонил Джинни в клинику, сестра уверяла, что все идет как по маслу. Говорила, чтобы он не спешил с отъездом из Сиэтла, поскольку она вполне справляется. Зачем она лгала? Почему не сказала, как на самом деле лихорадит клинику?
Вина поднималась, как тесто, в которое положили слишком много дрожжей. Больше нельзя давать себе поблажки.
Он принял решение.
— Скажи мамочке, что я еду домой. — Он встал. Неуверенность прокралась в едва родившийся план. — Буду не позже чем завтра вечером. До свидания, моя сладкая. — Он уже хотел повесить трубку, но услышал еще какой-то голос на том конце.
— Подожди, дядя Фрэнк, не вешай трубку. Папочка хочет поговорить с тобой.
Донесся шорох переходящей из рук в руки трубки. Теперь уже Фрэнк зажал трубку между плечом и шеей, достал из шкафа свой чемодан и бросил на кровать. И как раз успел расстегнуть молнию, когда раздался голос зятя.
— Привет, бродяга. Как дела? Подожди, — перебил он Фрэнка, не дав ответить. — Молли, мой руки, ужин почти готов. Извини, я тебя снова слушаю, Фрэнк.
Интересно, подумал Фрэнк, отдаленный стон был плодом его воображения или реакцией Молли на упоминание об ужине?
— Вопрос не во мне, — ответил он на приветствие Шейна, — а в Джинни. Молли меня тут немножко просветила. Она говорит, что сестры расползаются из клиники, как тараканы.
Неловкая пауза показала, что такая информированность застала Шейна врасплох. Данное жене слово боролось с нежеланием врать. Правдолюбие победило.
— Да, счет пока три — ноль. Сейчас у нее нет никого, но ты же знаешь Джинни. Упрямая как осел.
Да, и способная уработать себя до полусмерти.
— Но почему... — начал Фрэнк.
Шейн рассмеялся.
— Она хотела дать тебе шанс пойти за своим ангелом. С тех пор как мы познакомились, Джинни искренне верит в предчувствия и предначертания. У нее такое чувство, что Донна — твоя суженая.