– Но вы ведь действительно нарушили закон! – вскричала я. – Вы взяли у детей кровь на анализы. Вы дали ложное медицинское заключение о состоянии здоровья Костика Алябьева, подтвердили, что у него на теле синяки от побоев, и это позволило органам опеки изъять его у матери.
Дарья Семеновна досадливо поморщилась.
– Я же вам объяснила, что это система, в которой я – только винтик. От меня ничего не зависело. Откажись я, другая медсестра выполнила бы приказ. А у меня были бы огромные неприятности. В отместку Бизенкова запросто могла натравить опеку на мою дочь. Она не работает, дохода не имеет, у нас стесненные жилищные условия, четыре человека в одной комнате – этого достаточно, чтобы изъять близнецов из семьи. Скажите, кому было бы легче, если бы мои внуки оказались в доме малютки? Вам лично было бы легче?
Я молчала, а медсестра продолжала говорить, убежденная в собственной правоте:
– Мне безумно жаль и Светочку, и Костика, и Лизу, но эти дети были обречены. Поверьте, мой отказ ничего бы не изменил в их судьбе. А теперь мне надо беспокоиться о судьбе моих внуков. Я была с вами предельно откровенна, потому что надеялась, вы поможете выработать мне линию защиты. Без грамотного адвоката они съедят меня с потрохами!
– Как зовут вашу подругу, которая сообщила о смерти Фархадини?
– Тамара, она старшая медсестра в женской консультации.
– Завтра, в субботу, она работает?
– Да она каждый день работает, там платную клинику сделали.
Я поднялась со стула.
– Попробую вам помочь, но пока ничего не обещаю, мне надо объективно оценить ситуацию.
Вот никогда не понимала, как это возможно: обидеть чужого ребенка ради того, чтобы обеспечить своему собственному комфортное существование. Когда я наблюдаю за мамашами на детской площадке, то прихожу в ужас: это какое-то зверье! Типичная мамаша готова собственными руками придушить чужого спиногрыза лишь потому, что тот случайно бросил песок в глаза ее малышу. И придушила бы, если бы напротив не стояла точно такая же сумасшедшая родительница, которая только и ждет повода, чтобы забить твоего отпрыска детской лопаткой. А бабушки – это, очевидно, еще более тяжелый случай…
Едва я вошла в квартиру Нащекиных, ко мне кинулся Никита:
– Слушай, сегодня я ездил в детский дом, разговаривал с директором…
– Костик еще там? – перебила я. – Он жив?
– Конечно, жив, – удивленно ответил Никата. – А почему ты спрашиваешь?
– На всякий случай. Ты видел мальчика? Как он выглядит?
– Нормально, учитывая обстоятельства. Грустит, иногда плачет, но у них хороший психолог, с ним работают. Я видел Костика издалека, не стал пока подходить, знакомиться, говорить, что я его отец, ну, чтобы не травмировать раньше времени…
Алка хмыкнула за его спиной. У меня промелькнула догадка, что благоверная уже успела промыть ему мозги на тему внебрачного ребенка, и Никита уже не так решительно настроен забрать его в семью.
– Я узнал, – продолжал Нащекин, – кто хочет взять под опеку Костика Алябьева. Это стоило мне крыши.
– Какой крыши?
– Детскому дому будет оказана шефская помощь в виде новой шиферной крыши. Так вот, никакой это не Борис Теодорович.
– Я и сама уже в курсе.
– Между прочим, ты знаешь этих людей.
– Правда?
– Не лично, но весьма о них наслышана.
– Да говори же, не томи!
– Это Прудниковы – Юлия Макаровна и Максим Ренатович. Знакомая фамилия, не правда ли?
На следующее утро я вскочила в семь утра и, наскоро умывшись, принялась шуршать по кухне в поисках съестного.
В пищеблок, зевая во весь рот, вплыла Алка.
– Ты куда в такую рань? – поинтересовалась она.
– В женскую консультацию.
У Безруких мгновенно пропал сон:
– Ты что, беременна?!
– Еду туда по делу.
– Понятно, – разочарованно протянула она. – Кстати, ты помнишь, что сегодня похороны двух теток из соцзащиты?
– Точно! У меня совсем из головы вылетело! Спасибо, что напомнила, – искренне поблагодарила я, хотя корыстный мотив Алки не оставлял сомнений. Хозяйка явно рассчитывает, что, побывав на панихиде, я наконец-то уберусь из ее дома. Боюсь, Алку ждет разочарование, расследование становится все запутанней, и конца-краю ему не видно…
Медсанчасть находится «на той стороне», да еще на самом отшибе города, куда ходит только одна маршрутка. Ожидая транспорт, я стояла на остановке, притоптывала от холода и размышляла.
Значит, супруги Прудниковы намеревались взять Костика Алябьева под опеку, потом Юлию Прудникову задушили. Что это дает? Только то, что у Ленки Алябьевой появляется мотив для убийства. Юристка не просто готовила документы для лишения ее родительских прав, она лично собиралась забрать ее сына. Могла ли Ленка каким-то образом узнать эту информацию? И почему Прудниковым понадобился именно этот ребенок? Юрист соцзащиты одним из первых в городе узнает о детях, от которых отказались в родильном доме. Юлия Прудникова могла подобрать для себя любого, даже, возможно, здорового малыша среди «отказников» и безо всяких проблем его усыновить. Но нет, она не искала легких путей…
Холод не особо способствует мыслительной деятельности, поэтому дальше в своих размышлениях я не продвинулась. Стало ясно одно: я совсем не знаю жертв, личности Махнач и Прудниковой остаются для меня загадкой, возможно, сегодняшняя панихида прольет хоть какой-то свет.
В женской консультации медсанчасти ажиотажа не наблюдалось. Очевидно, работницы секретного завода не спешили стать матерями. Я подошла к окошку регистратуры:
– Где я могу найти старшую медсестру?
Регистраторша лениво махнула рукой:
– По коридору, первый кабинет направо.
Когда я подошла к кабинету, из него как раз выходила дородная дама лет сорока пяти с внушительным бюстом.
– Вы Тамара? Старшая медсестра? – спросила я.
Дама посмотрела на мои ноги и строго сказала:
– Женщина, наденьте бахилы!
– Я от Дарьи Семеновны, – понизив голос, сказала я. – У меня к вам деликатное дело.
Тамара заулыбалась:
– Конечно, проходите в кабинет.
Устроившись за столом, старшая медсестра взяла шариковую ручку и поинтересовалась:
– Вам какая справка нужна?
– Справка? А какую вы можете дать?
– Да любую по нашему профилю. Могу написать, что у вас беременность, любое количество недель. Могу – что случился выкидыш. Или что вы бесплодны и шансы родить ребенка равны нулю.