Соболевский приложился к горлышку. Скривился.
— Это водка…
— Это волшебная водка, — поправил Солохин. — Пей, говорю, не рассуждай. Чудодейственный эликсир, дарующий бессмертие и позволяющий смотреть без содрогания на конец света. Ее в эвакопункте сердобольные коммерсанты бесплатно людям раздают. Вам бы, девушка, я тоже предложил присоединиться.
— Девушка не откажется, — прошептала Соня.
— Там, кстати, люди застряли, — Солохин как-то невнятно мотнул головой за спину. — В глубине квартала. Я мимо проплывал, а они орут где-то там. Вроде не помирают, на чердаке обосновались. Я попытался к ним пробиться, но там течение, мусора много несет. Решил в обход — и вот на вас нарвался. В общем… — Солохин снова стушевался, — решил немного подработать дедом Мазаем на общественных началах…
— Молодец, Солохин, — похвалил Олег, отбирая у Сони фляжку. — Только водка у тебя паршивая, и ни фига она не волшебная. Палево сливают твои коммерсанты. Ладно, дед Мазай, показывай, где твои зайцы. Забираем ушастых — и домой.
Пришлось пробиваться через нагромождения сметенных в район обломков, сквозь груды ржавой техники на задворках мастерских. Двухэтажные бараки в Лебяжьем переулке не подавали признаков жизни. Две лодочки просочились между зданиями над зависшим козырьком, вошли в пространство, плотно застроенное частными домами. Здесь тесно росли деревья, раскидистые кустарники. Все, что возвышалось над водой, навязчиво напоминало мангровые заросли. Вырвало Соню: труп пожилого мужчины, плавающий вниз лицом, другой реакции вызвать не мог. А Солохин уже возился за соседними деревьями, гремел металлом.
— Олежка, холодильники плавают? — поинтересовался он.
— Сомневаюсь.
— Тогда это неправильный холодильник… Он плавает дверцей кверху. Сейчас попробую его открыть… Голод зверский, — объяснил напарник. — Расходуем массу энергии, а восполнять потери нечем. Перекусить хочу. А ну иди сюда, бестолочь железная…
Плескалась вода, билось о борт «инородное» тело. Кряхтел инспектор ГИБДД, пытаясь дотянуться до добычи. Отжалась дверца, распахнулась со специфическим скрежетом. Ругань в кустах делалась отчетливее, интонация — печальнее.
— Ни кусочека колбаски, — вздохнула Соня, перехватив «поверхностный» взгляд Соболевского.
— Перекусил? — усмехнулся Олег.
— Выкусил, — фыркнул Солохин. — Тут мышь повесилась. И как живут эти люди? Одни лекарства и слоеное тесто. Хоть собаку ешь…
— Какую собаку? — вздрогнула Соня.
— Да плавает тут одна — друг чебурека, царствие ей в собачьем рае… Варенье нашел, — покопавшись в холодильнике, объявил Солохин. — Делать нечего, вступаю в буржуинство. Олег, сворачиваем направо. Этот дом на улице Ильича, за дальномерами поперек дороги…
По улице пронеслась моторная лодка. Оставалось лишь догадываться, как она преодолела упомянутую преграду (вероятно, имелись лазейки). Дом смотрелся неплохо, хотя под сайдингом, похоже, был сложен из банального бруса. Миллионеры на этой улице не обитали. Крыша с обычным скатом, чердачное окно. На чердаке шумели люди, кто-то плакал. Критической их ситуацию назвать было трудно: половина первого этажа возвышалась над водой. Но что-то там происходило — чердак гудел и выл. Две лодочки барражировали под окном.
— Эй, народ, помощь нужна? — крикнул Олег.
Разразился хор: да, да, конечно, нужна! Здесь много людей, есть раненые, есть мертвый! Сколько уже можно ждать этой долбаной помощи?! Высунулось бледное лицо молодого человека, он начал делать энергичные пассы. Солохин подцепил веслом приставную деревянную лестницу, плавающую неподалеку (по ней, должно быть, и карабкались люди на чердак), подтянул ее к себе. Соня привязывала лодки к столбикам крыльца, а мужчины устанавливали лестницу, которая норовила всплыть и пуститься в бега. Соболевский первым забрался наверх. Солохин наступал на пятки. Необходимость в фонаре отсутствовала. На улице рассвело. К тому же ветер и волна хорошенько потрудились над крышей, проделав в ней достаточно «световых» отверстий. На грязной жиже в суженном пространстве теснились восемь человек! Мокрые, грязные, кое-как одетые, смертельно напуганные. Под скатом крыши лежал со скрещенными руками лысоватый мужчина пенсионного возраста. Он явно был мертв. Судя по вздувшемуся лицу, внезапный инфаркт. На коленях перед ним сидела пожилая женщина с тонким лицом, нежно гладила мужчину по голове. В глазах теснилась боль. У головы покойника корчился худосочный мужичок с козлиной бородкой: вылитый батюшка, шептал заупокойную молитву, задрав к потолку водянистые глазки. Остальные держались подальше от мертвеца. Бледный молодой человек обнимал за плечи худенькую девушку. Она с надеждой смотрела на вторгшихся инспекторов, пробовала робко улыбнуться. Стонал мужчина лет тридцати — он лежал на боку со сломанной ногой. У упитанной молодухи с глазами грустной коровы была повреждена рука (возможно, порваны связки). Она сидела на коленях и нянчила ее, словно младенца, рука висела плетью. Женщина средних лет с порезанным лицом — раны распухли, набухал гной, ей срочно требовалось к врачу. Еще один тип, похожий на тяжеловеса в отставке (или на рэкетира из девяностых), у него были маленькие глазки, неповоротливая шея и практически полное отсутствие волос. Он не был ранен, но как-то подозрительно дышал, обливаясь потом.
— Наконец-то… — проворчал тяжеловес на удивление писклявым голосом. — Хоть кто-то появился на горизонте…
— Вы спасатель? — с надеждой вопросила худенькая девушка, выбираясь из-под мышки молодого человека.
— ДПС, — представился Олег. — Инспектор такой-то. Неправильно паркуемся, граждане.
— Так вы не спасатели? — разочарованно протянула упитанная женщина.
— Мы не поняли, народ, — удивился Солохин. — Вам спасателей или ехать? Ну, хорошо, мы поплыли дальше.
И тут они взорвались, засуетились, стали собираться. Они наперебой говорили, не слыша друг дружку. Юные влюбленные — Валентин и Валентина — уединились в доме еще позавчера, когда уехала тетка Валентины. Вода поднималась, перебрались на чердак. Затопило дом соседей — Марии Ильиничны и Петра Поликарповича, они орали им, чтобы поднимались к ним. Петр Поликарпович до последнего не хотел бросать имущество, но жена убедила. Потом приплыл тяжеловес Витек, проживающий через дорогу, приволок свою соседку Ольгу (женщину с порезанным лицом) — оба страшно переживали, что их дома утонули. Как их теперь сушить? Холостячка Ольга убивалась, что потеряла собаку, выплакала все слезы. Поднималась вода, мимо плыл на надувном матрасе отец Силантий — батюшка из церкви Святой Троицы, убедили и его заглянуть на огонек. Потом половодье прибило к дому упитанную Алевтину с поврежденной рукой. Женщина была готова проститься с жизнью, хорошо, что Валентин и отец Силантий втащили ее наверх. А потом ныряли тем же составом (плюс примкнувший к ним Витек) за Иваном — жителем Камышовой улицы. Бедолага нахлебался, угодил под взбесившуюся машину. Он отделался открытым переломом голяшки и уже смирился со своей несчастливой судьбой, когда его подцепили граблями и куда-то потащили. С этого часа девять человек и кукуют под одной крышей. Не сказать, что они в западне, но куда пойдешь? Ни лодок в обозримой местности, ни спасателей. Только вертолеты летают, от которых ни холодно ни жарко. Ивана худо-бедно перевязали, Ольгу залили зеленкой. А потом пришла беда — ударила волна, огромная, как цунами! Хорошо, что по широкой части крыши, где нет чердачных окон. Но дом подпрыгнул, крыша чуть не съехала, чердак затопило. Натерпелись — дальше некуда. Через дорогу орали люди, волна смывала здания и садовые постройки. На несколько секунд стало темно, как в склепе… Почему стихия пощадила домик, непонятно. Добрый знак? Отец Силантий был уверен — исключительно его молитвами. Но домик покосился, трещал, отрывался от фундамента… А потом все стихло. Были новые волны, но уже не здесь. Петр Поликарпович, когда все разразилось, закрыл собой Марию Ильиничну, а потом она с ужасом обнаружила, что его трясет, пена льется из горла! В честной компании не было ни одного медика. Зато отец Силантий отработал отходную на славу… Мария Ильинична провалилась в ступор, не отходила от мужа. А когда зашла речь об эвакуации, повернула голову и прошептала, что без мужа никуда не поедет. Она обязана взять его с собой…