Арест стал полной неожиданностью. ФБР взяло меня в оборот за год с лишним до того. Я нанял адвоката, и мы с ним изо всех сил старались сотрудничать со следствием. Эксперты ФБР дважды проверяли меня на детекторе лжи. Мы предоставили все документы, которые я как юрист имел право показать, не нарушая требований этики. Дионн я рассказывал об этом далеко не все, но она знала, что я не нахожу себе места от тревоги. Я не мог справиться с бессонницей, ел через силу — пропал аппетит. Наконец, после целого года жизни в постоянном страхе, ФБР уведомило моего адвоката, что правительство утратило ко мне интерес.

Правительство солгало — не в первый и не в последний раз.

В городской каталажке — хорошо знакомом мне месте, которое я посещал не меньше двух раз в неделю, — закрепился еще один взвод агентов. На них были просторные куртки с желтыми буквами «ФБР» на спинах, и все изображали крайнюю деловитость, хотя понять, чем они заняты, не представлялось возможным. Местные полицейские, многие — мои хорошие знакомые, держались в сторонке и смотрели на меня смущенно и сочувственно.

Так ли уж необходимо было задействовать две дюжины федеральных агентов, чтобы арестовать меня и конфисковать мои документы? Я всего лишь перешел из здания конторы в отель «Джордж Вашингтон». Любой самый безмозглый коп мог бы остановить и арестовать меня в свой обеденный перерыв. Но ведь и этим чрезвычайно важным людям хочется получать от жизни удовольствие!

Меня отвели в тесную комнатушку, усадили за стол, сняли наручники и велели ждать. Через несколько минут вошел человек в темном костюме и назвался специальным агентом ФБР Доном Коннором.

— Очень рад, — сказал я.

Он положил передо мной листы бумаги.

— Вот ордер на ваш арест. — Толстая стопка листов, сколотых степлером. — А вот обвинительное заключение. Даю вам несколько минут, прочтите.

Сказав это, он отвернулся и вышел, со всей силы саданув дверью. Дверь была железная, толстая, и грохот от удара сотрясал каморку несколько секунд.

Никогда не забуду этот звук.

Глава 6

Через три дня после моей первой встречи с начальником тюрьмы Уэйдом меня снова вызывают в его кабинет. Я застаю его в одиночестве, за важным телефонным разговором, и скромно стою у двери, дожидаясь, пока он закончит. Наконец он с невежливым «хватит!» кладет трубку и, встав, манит меня за собой, в соседнюю переговорную. Стены там чиновничьего светло-зеленого цвета, железных стульев больше, чем когда-либо понадобится.

В прошлом году аудиторская проверка выявила покупку Управлением тюрем для «административных нужд» четырех тысяч стульев по восемьсот долларов за штуку. Производитель просит за такой стул семьдесят девять долларов. Мне-то наплевать, но, работая за тридцать центов в час, приобретаешь новый подход к деньгам.

— Садитесь, — говорит он, и я опускаюсь на это сверхдорогое уродство. Он устраивается напротив — между нами должен быть барьер, в данном случае это стол. Я насчитываю двадцать два стула — ну и пусть.

— После вашего ухода я звонил в Вашингтон, — начинает он напыщенно, как будто поддерживает регулярный контакт с Белым домом. — Управление порекомендовало мне действовать по своему усмотрению. Я поразмыслил и связался с ФБР в Роаноке. Они прислали двух сотрудников, которые уже здесь.

Я изображаю бесстрастность, хотя новость воодушевляющая.

Он тычет в меня пальцем:

— Только учтите, Баннистер, если вы затеяли жульничество и поставите меня в неудобное положение, то уж я постараюсь испортить вам жизнь!

— Никакого жульничества, сэр, клянусь!

— Сам не знаю, почему я вам верю.

— Вы не раскаетесь.

Он достает из кармана очки, водружает их на нос и смотрит в бумажку.

— Я говорил с помощником директора Виктором Уэстлейком, курирующим расследование. Он прислал для беседы с вами двух подчиненных, агентов Хански и Эрарди. Я не назвал ваше имя, так что они ничего не знают.

— Спасибо, сэр.

— Ждите здесь.

Он хлопает ладонью по столу, встает и выходит. Я напрягаю слух в ожидании шагов и чувствую резь в животе. Если ничего не получится, я просижу еще пять лет, а может статься, даже больше.

Специальный агент Крис Хански — старший по должности, ему примерно столько же лет, сколько мне, и много седины в волосах. Агент Алан Эрарди — его подчиненный. В газетах писали, что делом Фосетта занято сорок агентов ФБР, и эти двое — далеко не из главных. Первая встреча будет важной, как и последующие, но руководство поступило правильно, прислав поначалу мелкую сошку.

Начальника тюрьмы с нами нет — наверное, он у себя в кабинете, подслушивает у двери.

Они даже не достают ручек и блокнотов — явно относятся к нашей беседе несерьезно. Им не хватает ума догадаться, что на моем счету долгие часы таких бесед с агентами ФБР.

— Итак, вы хотите заключить сделку, — начинает Хански.

— Я знаю, кто и за что убил судью Фосетта. Если эта информация окажется ценной для ФБР, то мы сможем заключить сделку.

— Вы исходите из того, что мы сами еще в неведении, — говорит Хански.

— Уверен, что вы в неведении. Разве иначе бы вы приехали?

— Нас направили сюда, поскольку мы проверяем любую версию. У нас серьезные сомнения, что от этого будет какой-то толк.

— А вы попробуйте.

Они самоуверенно переглядываются. Пока это для них игра, развлечение.

— Вы назовете нам имя. Что вам надо взамен?

— Освобождение из тюрьмы и защиту.

— Так просто?

— Нет, на самом деле все сложно. Этот человек опасен, его друзья еще опаснее. К тому же я не желаю ждать два года, пока его осудят. Если я называю вам имя, то выхожу на свободу. Немедленно.

— А если его оправдают?

— Это ваша проблема. Если обвинение не докажет его причастность, то вы не должны винить в этом меня.

Наконец-то Эрарди достает блокнот, снимает с дешевой ручки колпачок и что-то записывает. Я добился их внимания. Они по-прежнему стараются изобразить безразличие, но у них непростое положение. Следственная бригада в тупике: газеты утверждают, что у них нет ни одной перспективной версии.

— А если вы назовете нам кого-то другого? Мы займемся не тем подозреваемым, а вы станете свободным человеком.

— Свободным мне никогда не быть.

— Вы освободитесь из тюрьмы.

— И весь остаток жизни буду озираться.

— Система защиты свидетелей еще не потеряла ни одного осведомителя. На ее счету уже более восьми тысяч человек.

— Реклама есть реклама. Честно говоря, ваши успехи меня не касаются, судьба других — тоже. Моя собственная шкура — вот что меня заботит.