Конечно же, дело не в графике — у нее, Татьяны Журавской, был свой собственный, индивидуальный график. Просто руководство издательского холдинга, кажется, забило тревогу, узнав о том, что знаменитая писательница просто исчезла на несколько недель с горизонта, а о судьбе ее очередного произведения ничего не известно.
Вероятно, панику развела Аллочка, которая до недавних времен наверняка докладывала о том, что «объект заперся в кабинете и работает над романом». А затем «объект» просто испарился, причем не взяв с собой ноутбука. Теперь Татьяна не исключала, что секретарша, особа весьма пронырливая, имела доступ и к сейфу. Убедившись в том, что «объект» покинул Москву без орудия своего литературного труда, помощница забила во все колокола. Ведь отсутствие писательницы на рабочем месте и, наоборот, присутствие компьютера означало: «объект» снова не придерживается договоренностей, «объект» сибаритствует, вместо того чтобы вкалывать, «объект» заставляет читателей ждать и лишает прибыли издательский холдинг. «Объект», не исключено, окончательно исписался и не в состоянии выдавить из себя ни строчки!
Если «объект» — мелкий или средней руки писатель, то сие можно пережить. А если это королева детективного жанра, великая и ужасная Татьяна Журавская?
Потому-то и звонит сам генеральный, потому-то и пытается узнать с плохо скрываемой тревогой, как у «великой и ужасной» обстоят дела с новым произведением.
То есть с романом, который вдруг из разряда фантазии перешел в действительность.
— Произведение? — переспросила Татьяна, решив немного помучить Михаила Львовича. — О чем вы, собственно, ведете речь?
Генеральный чуть растерянно кашлянул.
— Татьяна Валерьевна, разрешу себе напомнить, что у нас имеется договор с вами. Договор с финансовой точки более чем выгодный — для вас…
— Неужели? — вставила детективщица.
Генеральный, кажется, начинал уже паниковать.
— И согласно данному договору вы должны предоставить свой новый роман в ближайшие недели. Мы можем исходить из того, что это будет иметь место?
— Нет! — ответила Татьяна.
В трубке воцарилось молчание. А потом полупридушенный голос произнес:
— Татьяна Валерьевна, я правильно вас понял? Вы не намерены придерживаться сроков?
— Не намерена! — подтвердила Татьяна, испытывая невесть откуда взявшуюся злость.
— Очень жаль. Ведь вы — один из наших самых ценных авторов. Авторов, с которыми заключен эксклюзивный, крайне выгодный договор… Мы уже трижды откладывали выход в свет вашего нового романа. И, как генеральный директор подвластного мне издательского холдинга, скажу, что четвертый раз ничего отодвигаться не будет. Нам нужен ваш роман! А вы только что сказали мне, что не в состоянии сдать его в срок…
Голос вибрировал, наливаясь от осознания его обладателя собственной важности.
— Михаил Львович, — перебила Татьяна, — пока вы не пригрозили мне расторжением договора и судебной тяжбой, уточню — да, через несколько недель роман вы не получите. А получите его практически через несколько дней. Ну, может быть, через неделю.
Снова повисла пауза, а затем последовал радостный, но осторожный вопрос генерального:
— Ваш новый роман готов?
— На девяносто пять процентов, — ответила Журавская. — Осталось только свести воедино все нити и написать короткий шокирующий финал. И пару абзацев эпилога.
Михаил Львович шумно вздохнул и произнес:
— Татьяна Валерьевна, я очень рад! Я всегда знал, что вы — выдающийся автор и чуткий человек…
— Только выдающийся автор и чуткий человек считает, что пора пересмотреть эксклюзивные условия эксклюзивного договора, — вновь перебила издателя Татьяна.
Генеральный не стал вести речь о том, что условия и так уникальные, а лишь заметил:
— Если новый роман того заслуживает, то непременно об этом поговорим.
— Заслуживает! — убежденно заявила писательница. И краем глаза увидела, как конец очереди, ожидавшей приглашения на посадку, втягивается в пасть огромной алюминиево-стеклянной анаконды, которая вела к самолету. — Прошу прощения, но теперь, убедившись, что я жива и что роман тоже не агонизирует, вы должны позволить мне сесть на самолет.
— Вы летите в Москву? — встрепенулся генеральный. — Татьяна Валерьевна, ну почему же вы не поставили нас в известность? Мы заберем вас из аэропорта! Непременно заберем!
Спорить было бесполезно, да и времени не оставалось. Узнав, откуда писательница летит и когда прибывает в столицу, генеральный, заверив, что ее встретит лимузин с шофером, пожелал ей доброго пути. А на прощание отеческим тоном (хотя был старше Татьяны всего на пару лет) добавил:
— Ваш новый роман первым в издательстве буду читать я сам!
Татьяна отключила телефон и хихикнула. Видимо, последняя фраза главы холдинга была сопоставима с монаршей милостью. Однако никакого саркастического замечания она себе не позволила — с нее хватит и пересмотра условий договора.
На борт самолета Журавская взошла последней. Опустилась на сиденье в бизнес-классе, отказалась от предложенного шампанского и задумалась.
Потому что писательница возвращалась в Москву, чего кажется, ее враг и добивался.
Только вот зачем?
Это и предстояло узнать. Причем она не отступит до тех пор, пока не выяснит, кто же ее преследует.
И с какой целью.
Ей удалось даже заснуть. Снилось нечто тревожное и непонятное. Татьяна пришла в себя, чувствуя, что у нее ужасно затекла шея, а во рту неприятный металлический привкус. Напряглась и припомнила, что видела во сне австрийского профессора Шахта, который вдруг сделался ее московским психотерапевтом Львом Николаевичем. А затем превратился в блондинку с накладными ресницами и в старомодном платье с рюшами.
Где же она видела такую блондинку? Это образ из какого-нибудь фильма или проекция какой-либо особы, встреченной много лет назад?
Как бы не так!
Пилот объявил, что самолет идет на снижение.
Татьяна вспомнила: блондинка — секретарша профессора Шахта. Та самая, которая охраняла, подобно Церберу, его кабинет в клинике «Хексенмоор». Видела она ее мельком. Та всегда была крайне приветлива, однако более чем парой фраз — «добрый день», «как дела», «до свиданья!» — обменяться с ней не сумели.
Интересно, с чего вдруг приснилась секретарша?
В последний визит Татьяны к профессору блондинки на месте не было. Но зато она говорила с ней по телефону!
Журавская задумалась, чувствуя, как заложило уши. За толстенными стеклами иллюминаторов стояла непроглядная тьма.
Да, говорила. Можно сказать, ни о чем. Неужели разговор так запал ей в душу, что во сне секретарша привиделась? Что такого необычного было в их коротком телефонном разговоре?