Ричард задумчиво кивнул.
— К сожалению, мы слишком мало знаем о душе и духе и о том, что ждет нас после смерти.
— Это правда.
— Ваша племянница отдавала себе отчет в том, что с ней может случиться что-то ужасное?
Пожилая дама с сомнением покачала головой:
— Думаю, нет. Она верила в семейные предания и в то, что великая хозяйка нашего дома никогда не навредит члену своей семьи. А, кроме того, никому из наших родственников и в голову бы не пришло вынести портрет из дворца.
— В газетах писали о каком-то разбойнике из вашего рода?
— Вы имеете в виду Фердинанда фон Штуттова? Он не был кровным родственником Ленхардов.
— Но почему она тогда допустила, чтобы я принес портрет в свою квартиру?
Софи фон Штеллинген помолчала, прежде чем ответить:
— Думаю, что моя племянница с самого начала сильно симпатизировала вам и надеялась, что в этом случае самого плохого не случится. Но это только моя догадка. Только позднее Виктория убедилась, что владение портретом угрожает вашей жизни.
— Все это за грехи наши, — сказал Ричард и спросил себя, сможет ли когда-нибудь загладить свою вину перед ней.
Снова вернувшись сегодня к этой мысли, Ричард поехал в клинику.
Софи фон Штеллинген доверяла красивому светловолосому адвокату, ежедневно приезжавшему в клинику.
Ричард часами сидел у постели Виктории, смотрел на ее спокойное лицо полным надежды взглядом и страдал от чувства вины перед ней. Он был на волосок от гибели и мог бы легко стать самой молодой жертвой портрета — он хорошо осознавал это. Как и то, что избежал плачевной участи только благодаря самоотверженности Виктории. Шок внезапно прояснил его разум. И теперь уже со светлой головой он вспомнил, что все происходящее с ним кричало о ее правоте. Как он мог быть так слеп?
Увидев Ричарда у двери палаты, Софи улыбнулась ему. У него было такое виноватое лицо, что ей хотелось пожалеть его по-матерински. В то же время от него исходила какая-то особая сила, притягательная для женщин. Теперь она понимала, почему ее племянница влюбилась в него и с этой любовью в сердце переступила грань дозволенного, чтобы отвести от него беду.
Софи ничего не сказала ему об этом, надеясь, что по выздоровлении племянницы они сами разберутся в своих чувствах.
— Хорошо, что вы пришли, господин Вильд, — сказала она, когда он склонился к ее руке, так тихо, словно боялась нарушить стоявшую в палате тишину.
Софи подвела Ричарда к кровати Виктории и заглянула в ее спокойное лицо.
— Пока без изменений, — сказала она с отчаяньем в голосе. — Врачи говорят, что это может длиться очень долго.
Устав сидеть, пожилая дама встала и подошла к окну. Ричард отвел глаза от спокойного лица Виктории и повернулся к Софи. Она прекрасно владела собой и выглядела уставшей, но не сломленной несчастьем.
— У меня есть время, я посижу с Викторией, а вы хоть немного отдохните, — предложил он.
Софи кивнула. Она и вправду чувствовала себя бесконечно уставшей. Ее самообладание стоило немалых сил. Она вышла в соседнюю комнату и прилегла.
Как только Ричард остался наедине с Викторией, на него нахлынула такая тоска, что из глаз брызнули слезы.
— Виктория, — прошептал он с отчаянием в голосе. — Виктория…
Если бы только он послушался ее, то ничего бы не случилось, и она не лежала бы сейчас без движения, почти бездыханная. Он нежно погладил руку девушки, лежащую поверх одеяла.
— Дай мне еще один шанс, дорогая, — молил он осипшим голосом и плакал, не вытирая слез.
Но лицо Виктории оставалось безжизненно спокойным. Губы были плотно сжаты. Она жила только благодаря медицинским аппаратам, поддерживающим жизнь в ее теле.
— Виктория! — его голос звучал теперь громко и настойчиво. — Не позволь леди Тэлбот победить тебя!
Он взял ее безжизненную руку и прижал к своей горячей щеке.
Вдруг веки девушки дрогнули, легкая тень пробежала по ее лицу, и она едва слышно прошептала:
— Леди Тэлбот…
— Виктория! О боже мой, Виктория! — завопил он. — Открой глаза!
— Доктор фон Вильд? — взгляд девушки был неожиданно ясным и удивленным. — Вы живы? Какое счастье!
— Конечно, я жив, а вот вы играли со смертью!
Он прижал ее руку к своим губам, ошалев от радости.
— Леди Тэлбот? — спросила она. — Она сбросила меня со стремянки. Я этого не понимаю.
Слова очень медленно слетали с ее губ, но память явно не пострадала.
Ричард нежно погладил ее по лицу и произнес с несказанным облегчением:
— Не волнуйтесь! Великая дама снова на своем законном месте во дворце — и останется там навсегда! Теперь все хорошо, моя дорогая…
— Вы уверены в этом?
Она чувствовала трепетную нежность его руки, и ее карие глаза становились все яснее и яснее — к ней возвращалось сознание.
— Разумеется, я уверен, дорогая! Ваше драматическое падение вернуло мне утраченный разум! Портрет вашей родственницы теперь для меня просто красивая картинка и больше ничего! Туман рассеялся…
— А следствие закончено?
— Я отозвал иск. Простите меня, дорогая. Дело против вас прекращено. Это было совсем не сложно, так как все участники следственного эксперимента видели, какая необъяснимая сила вмешалась в нашу жизнь.
Воспоминания нахлынули на него с новой силой.
— Четверо сильных мужчин не смогли удержать стремянку — это невероятно! Шок был огромным. Каждый из нас должен понять то, что понять невозможно.
— Хорошо, что все случилось именно так, — она впервые слабо улыбнулась ему, поднесла руку к голове и нащупала повязку. — Что со мной?
— У вас ушиб головы, — дипломатично ответил он.
— А мои волосы? — она с волнением взглянула не него, ожидая самого худшего.
— Волосы быстро отрастут, дорогая, — утешил он ее, наклонился к ней и нежно коснулся горячими губами ее губ.
Растерянные глаза Виктории были совсем близко, и он невольно спросил себя, почему высокомерный взгляд дамы на портрете он предпочитал этому искреннему взгляду? Как он мог разрушать себя из-за бездушной картинки вместо того, чтобы окунуться в эту пьянящую живую теплоту? Теперь он был не в силах это понять.
— Дорогая, почему вы рисковали жизнью ради меня?
— Я знала о губительной силе портрета и должна была сделать это, потому что вы никак не хотели мне поверить.
— И вы сделали бы это для любого другого человека?
— А не должна была бы?
— О господи, Виктория, я должен рассказать вам о своих чувствах!