— Эти отпечатки, — сказал он.
Все ждали. Винтер опять почувствовал резь в горле слева.
— О них что-нибудь есть в последней информации от Интерпола и Англии?
— Нет, — ответил Меллестрём, — но они пишут, что не закончили еще и с половиной комнаты.
— Это значит, что мы быстрее, — сказал сыщик, который с большой вероятностью мог скоро покинуть ядро группы.
— Ни хрена это не значит, — сказал Рингмар.
— Мне бы не хотелось, чтобы дело превращалось в соревнование между Лондоном и Гетеборгом, — согласился с ним Винтер.
— Как можно разобрать, что это был именно штатив?
— Вот именно. Так о чем это я?
— Отпечатки, — напомнил Меллестрём.
— Ах да. Техники нашли маленькие следы почти в центре комнаты, и теперь они говорят, что знают, что это.
— Причем они в этом точно уверены, — подчеркнул Винтер.
— Они совсем не уверены, — сказал Рингмар. — Они продолжают разбираться. Я несколько раз говорил с ними или с Интерполом.
— С ними надо держать прямую связь, — сказал Винтер.
— Может, мы завтра придем, чтобы дослушать? — раздался женский голос. Ледяная ирония была направлена в адрес Рингмара.
Она может выбиться, подумал Винтер.
Анета Джанали была почти единственной женщиной в отделе расследования убийств, причем новенькой, но совершенно не стеснялась. Ее планировали оставить в группе до самого конца расследования. «К тому же она красивая», — сказал тогда Рингмар Винтеру.
— Следы оказались от ножек штатива, — продолжил Рингмар.
В комнате стояла отчетливая тишина.
— Штатив для видеокамеры, обычной камеры, бинокля, что там еще может быть, — но это был штатив.
— Как, черт подери, это можно понять? — удивился кто-то из глубины комнаты.
— Что ты сказал?
— Как я только что сказал, они еще не уверены. Но лаборатория уже исключила множество других вариантов.
— Этот отморозок все снимал, — сказал полицейский, стоявший у двери, и посмотрел на коллег.
— Об этом мы ничего не знаем, — заметил Винтер.
— Все, что мы знаем, — это что в крови остался след от штатива, — резюмировал Рингмар.
— А мы знаем, когда он там очутился? — подал голос Бергенхем.
— В каком смысле? — переспросила его Анета.
— Штатив он поставил до или после?
— Это правильный вопрос, — сказал Рингмар. — И я только что получил на него ответ.
— Ну?
— Похоже, что он установил штатив до… до того, как это случилось.
— То есть кровь пролилась туда уже после, — задумался Бергенхем.
Все молчали.
— Так он снимал фильм, — проговорила Анета Джанали, поднялась, вышла в коридор и дальше в туалет, где долго стояла, наклонясь над раковиной. «Как же остальные это выносят?» — думала она.
Винтеру было что сказать, но сначала он просто молчал. Горе завладело домом Лассе и Карин Мальмстрём, и тени выступили из темноты.
— Если бы ты только знал, какой это ужас — пережить своего ребенка, — сказал Лассе.
Винтер встал и пошел из комнаты на кухню. Когда-то он часто бывал здесь, но последние несколько лет не заходил.
Дни летят, как бешеные кони по кочкам, думал Винтер, по очереди открывая дверцы шкафов, пока не нашел растворимый кофе. Включил чайник, насыпал кофе в три чашки, налил немного молока, потом закипевшую воду.
«Такие вещи сводят меня с ума, но в то же время делают чувствительнее, и это, может быть, не так плохо. Если я смогу лучше разбираться в эмоциях, это пойдет на пользу оперативной работе. Если ей вообще что-то может пойти на пользу».
Солнечные лучи прорвались в окно и слились в середине кухни со слабым электрическим светом из холла, образуя бесцветную субстанцию, ничего не освещающую и никуда не ведущую. Никто никуда и не шел в этом доме. Придут ли когда-нибудь хозяева в себя?
Он нашел поднос и принес чашки в гостиную, где Карин Мальмстрём к тому времени все-таки подняла жалюзи на одном окне. Солнце тут же нарисовало прямоугольник на северной стене. Туда утекал весь свет.
— Он, значит, поехал на два дня, — сказал Винтер.
Лассе Мальмстрём кивнул.
— Он знал, где остановится?
Родители молча переглянулись.
— Он заказал где-то комнату перед поездкой? — спросил Винтер.
— Он не хотел заказывать заранее, — сказала Карин Мальмстрём.
— Почему же?
— Это не первая его поездка. Правда, в Лондон он впервые ехал один, но он опытный путешественник.
Для нее он все еще был где-то рядом. Винтер много раз замечал, что люди довольно долго не осознают произошедшее.
— Он не считал, что нужно много готовиться, — пояснила Карин.
Винтер посмотрел на прямоугольник света: он передвинулся и теперь освещал женщину, но она наклонила голову, и лицо оставалось в темноте, только в правом ухе что-то блестело. На ней были застиранные джинсы и свитер крупной вязки: первое, что попалось под руку после бессонной ночи.
— Молодежь вообще не любит много планировать, — добавила она.
— Но он не говорил хотя бы примерно, в каком будет районе?
— Кажется, речь шла о Кенсингтоне, — сказал Лассе Мальмстрём.
Винтер ждал.
— Мы несколько раз ездили в Лондон все вместе и останавливались в одном и том же маленьком отеле в Кенсингтоне. Он не захотел, чтобы я позвонил и заказал ему там номер. Но я все равно заказал, и тогда он разозлился, но… мы все равно не отменили заказ, и я думал, что он все-таки поедет туда, — рассказал Лассе.
В противоположность жене он был в костюме, белой рубашке и галстуке. «Как по-разному мы реагируем на горе», — думал Винтер.
Лассе будет продолжать ходить на работу, но через пару дней упадет на стол перед испуганным клиентом, и костюмы еще долго ему не понадобятся.
— Но он туда не поехал.
На небе показались облака, и прямоугольник света исчез. Винтер заметил тусклый взгляд Карин.
Похоже, она отключилась, подумал он.
— Вы были когда-нибудь к югу от Темзы?
— Что?
— Вы заезжали в южные районы в Лондоне? Когда вы были там… с Пэром.
— Нет, — сказал Лассе.
— А упоминали когда-нибудь юг Лондона в разговорах?
— Нет. С чего бы?
— Он не говорил, что поедет туда?
— Нет. Я по крайней мере такого не слышал. А ты, Карин?