— Боюсь, что мне не все понятно, сэр, — сказал он, вернувшись к Гамашу.
— Думаю, что вам должно быть многое непонятно, — ободряюще улыбнулся Гамаш. — Что именно вас беспокоит?
— Вы же, наверное, знаете, что это мое первое убийство.
— Знаю.
— Тем не менее мне кажется, что если бы я решил кого-нибудь убить, то сделал бы это более удобным способом.
— Например?
— Ну… franchement [36] практически любой способ представляется мне более удобным, чем убийство посреди замерзшего пруда в присутствии десятков свидетелей. Это какое-то безумие.
Именно это и беспокоило Гамаша больше всего. То, что произошло, действительно казалось настоящим безумием.
— Почему бы просто не застрелить или не задушить ее? — продолжал тем временем Лемье. — Наконец, сейчас, в разгар зимы, почему бы просто не завезти ее куда-нибудь подальше и вытолкнуть из машины? После этого ее можно было бы использовать в качестве ледовой скульптуры на Fête des Neiges [37] в Ковансвилле. Зачем же столько сложностей? Это лишено всякого смысла.
— А теперь урок номер один. — Они направлялись в бистро Оливье, и Лемье с трудом поспевал за своим крупным шефом, который широкими, размеренными шагами быстро сокращал расстояние между ними и ярко освещенным рестораном. — Это имеет смысл.
Гамаш резко остановился и обернулся к молодому агенту, который от неожиданности чуть не налетел на него. Взгляд старшего инспектора был очень серьезен.
— Вы должны усвоить это раз и навсегда. Все имеет смысл. Абсолютно все. Просто мы пока не можем его понять. Вы должны научиться воспринимать произошедшее глазами убийцы. Это непростой фокус, агент Лемье, и он удается далеко не каждому. Именно поэтому далеко не каждый может работать в отделе расследования убийств. Вы должны понимать, что человеку, который это сделал, такой способ убийства казался совершенно естественным и разумным. Поверьте мне, никто из убийц не думает про себя: «Это, конечно, глупо, но я все равно это сделаю». Нет, агент Лемье, наша задача заключается прежде всего в том, чтобы найти смысл в том, что произошло.
— Каким образом?
— Собирая улики и свидетельские показания, естественно. Это очень важная часть нашей работы.
— Но ведь есть что-то еще, правда? — Лемье знал про впечатляющий послужной список старшего инспектора. Каким-то образом ему всегда удавалось вычислить убийцу, даже когда все остальные оказывались в тупике. Лемье затаил дыхание. Неужели сейчас этот легендарный сыщик скажет ему, как он это делает?
— Мы слушаем.
— Просто слушаем?
— Мы слушаем очень внимательно, если вам так больше нравится, — усмехнулся Гамаш. — Слушаем до умопомрачения. Нет, агент, на самом деле мы просто слушаем.
Гамаш толкнул дверь бистро и зашел внутрь.
— Patron, — радостно приветствовал его Оливье, подходя к ним и расцеловав старшего инспектора в обе щеки. — Я слышал, что ожидается снегопад.
— На завтра обещают около пяти сантиметров осадков, — с серьезным видом кивнул Гамаш. — Возможно, даже больше.
— Это прогноз Météo Média или метеоцентра Берлингтона?
— «Радио Канады».
— Patron, они также предсказывали победу сепаратистов на последнем референдуме. Нельзя доверять прогнозам «Радио Канады».
— Возможно, вы правы, Оливье, — рассмеялся Гамаш и представил Лемье. В бистро было многолюдно. В этот час многие заглядывали сюда, чтобы выпить перед ужином в приятной компании. Гамаш кивнул нескольким знакомым и снова повернулся к Оливье. — Неплохой наплыв.
— Как всегда на Рождество. Многие приходят всей семьей. Да и после всех сегодняшних событий, как водится, все приходят к Рику [38] .
Рику? Что это еще за Рик? Лемье снова ничего не понимал, и его это уже начинало пугать. До сих пор он терял нить разговора через несколько минут после его начала, но тогда Гамаш беседовал с англичанами. Но ведь сейчас старший инспектор разговаривал по-французски с таким же коренным квебекцем, как и сам Лемье. Тем не менее всего нескольких фраз оказалось достаточно, чтобы поставить его в тупик. Это не предвещало ничего хорошего.
— Мне кажется, что смерть мадам де Пуатье их не особенно огорчила, — заметил Гамаш.
— C'est vrai [39] , — согласился Оливье.
— Чудовище мертво, и мирные селяне празднуют избавление, — раздался голос незаметно подошедшего к ним Габри.
— Габри, — с упреком произнес Оливье, — как тебе не стыдно! Ты что, никогда не слышал поговорки «О мертвых либо хорошо, либо ничего»?
— Ты прав, — согласился Габри, поворачиваясь к Гамашу. — Сиси мертва. Хорошо.
— Пристегните ремни, дорога не будет ровной [41] , — процитировал Габри и тепло обнял инспектора. — Salut, топ amour. Вы еще не бросили свою жену?
— А вы? — парировал Гамаш.
— Кстати, мысль интересная, — рассмеялся Габри, становясь рядом с Оливье. — Тем более что теперь это совершенно законно. Согласитесь стать шафером у нас на свадьбе?
— Я думал, что шафером будет Руфь, — сказал Оливье.
— Ты прав. Я совсем забыл. Извините, шеф.
— Я мог бы стать посаженной матерью. Дадите мне знать, когда надумаете. Я слышал, что вы приложили немало усилий, пытаясь реанимировать мадам де Пуатье.
— Не больше, чем Питер, и думаю, что значительно меньше, чем Руфь. — Оливье кивнул в сторону окна, за которым неразличимая в ночной темноте пожилая женщина в одиночестве сидела на промерзшей скамейке. — Скоро она придет сюда. Время для ее вечерней рюмки виски.
Вот она, ее важная встреча, подумал Лемье.
— Я хотел бы снять две комнаты в вашей гостинице, — сказал Гамаш, обращаясь к Габри.
— Надеюсь, вторая не для той ужасной стажерки, которая была здесь в прошлом году?
— Нет. Для инспектора Бювуара.
— Merveilleux! [42] Я все приготовлю.
— Merci, patron. Тогда до завтра.