Но потом его босс и друг, суперинтендант Мишель Бребеф, открыл ему глаза. Несколько недель назад он пригласил Гамаша с Рене-Мари на ужин, после которого увел старшего инспектора в свой кабинет.
— Çа va, Armand?
— Oui, merci, Michel. С детьми сплошное беспокойство. Никогда не желают ничего слушать. Люк бросил работу и собирается отправиться путешествовать вместе с Софи и детьми. Энни слишком много работает, пытаясь защитить несчастную корпорацию «Алкоа», которую совсем замучили необоснованными обвинениями. Ты можешь поверить в то, чтобы какая-то корпорация сознательно загрязняла окружающую среду? — ухмыльнулся Гамаш.
— Совершенно невероятно, — улыбнулся в ответ Бребеф, предлагая ему коньяк и сигару. Гамаш с благодарностью взял коньяк, но курить не стал. Они уютно устроились в кабинете Бребефа. Некоторое время тишину нарушал лишь звук работающего радио и отголоски женских голосов и смеха, доносившиеся из гостиной.
— Так о чем ты хотел поговорить? — наконец спросил Гамаш, разворачиваясь в кресле лицом к Бребефу.
— Когда-нибудь интуиция тебя подведет, Арман, — улыбнулся тот. Друг часто ставил его в тупик своей способностью угадывать мысли собеседника. Но даже он не мог предугадать всего.
— Ты считаешь, что однажды она меня уже подвела, Мишель? Причем подвела нешуточно? Но ведь, слава богу, все прошло и быльем поросло.
— Нет, Арман. Не поросло.
Так вот, значит, в чем все дело. В наступившей тишине истина обрушилась на Гамаша подобно снежной лавине, и он внезапно осознал всю глубину проблемы и той пропасти, которая разверзлась под его ногами. И в эту пропасть он, сам того не желая, увлек Бювуара и всех остальных. Теперь они все были погребены под завалами лжи и всеобщей ненависти.
— Значит, дело Арно все еще продолжается? — Гамаш продолжал пристально смотреть на Бребефа. Он понимал, какое мужество понадобилось его другу для того, чтобы завести этот разговор.
— Будь осторожен, Арман. Все гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить.
— Думаю, что ты прав, — вынужден был признать Гамаш.
А теперь суперинтендант Франкур снова прислал к нему агента Николь. Конечно, это могло ничего не значить. Вполне возможно, что она просто до такой степени надоела всем своим новым коллегам, что Франкур решил таким способом убить двух зайцев. Одновременно избавиться от нее и насолить Гамашу. Да, скорее всего, именно так все и было. И это всего лишь злая шутка, не более того.
Можете меня поздравить, — Бювуар ворвался с мороза в теплое помещение, на ходу сбрасывая тяжелое пальто. Шапка полетела на стол, за ней последовали варежки. — Вы были правы. У этого фотографа действительно есть нужные снимки.
— Замечательно, — Гамаш похлопал своего заместителя по плечу. — Показывай.
— Ну, дело в том, что у него не было их при себе, — произнес Бювуар таким тоном, как будто рассчитывать на такую удачу было бы неоправданным оптимизмом.
— Где же они? — спросил Гамаш, и в его голосе уже не было прежнего энтузиазма.
— Он отправил пленки на проявку в Сан-Ламберт, в лабораторию, услугами которой он обычно пользуется. Но это экспресс-почта, поэтому к завтрашнему дню пленка уже должна быть там.
— В лаборатории.
— Précisément [48] — Бювуар чувствовал, что его новость встретила гораздо более прохладный прием, чем он ожидал. — Но он говорит, что сделал несколько сотен фотографий за завтраком и во время керлинга.
Бювуар оглянулся по сторонам. Изабелла Лакост с преувеличенной сосредоточенностью работала на компьютере, а агент Иветта Николь подчеркнуто обособилась в дальнем конце стола, как на острове, с которого она молчаливо взирала на материк, каковым являлся старший инспектор Гамаш.
— Он что-то видел? — спросил Гамаш.
— Я спрашивал. Но он заявил, что как профессионал был настолько сосредоточен на самом процессе съемок, что практически не замечал ничего из того, что происходило вокруг, а потому был не меньше всех остальных удивлен, когда Сиси вдруг неожиданно упала. Однако при этом он утверждал, что так как его работой было снимать Сиси и только Сиси, камера была все время сфокусирована исключительно на ней.
— Тогда он наверняка должен был что-то видеть, — заметил Гамаш.
— Возможно, — неохотно признал Бювуар, — но ведь он мог не понять, что именно он увидел. Ведь Сиси не закололи ножом, не ударили дубинкой и не задушили. Если бы это было так, он бы, несомненно, отреагировал. Но ведь что произошло? Она всего лишь встала и дотронулась до стула, который стоял перед ней. В этом нет абсолютно ничего необычного и уж, конечно, ничего угрожающего.
С этим утверждением трудно было не согласиться.
— А почему она это сделала? — спросил Гамаш. — С одной стороны, ты совершенно прав. Никто не обратит внимания на то, что женщина встала, прошла пару шагов и дотронулась до впереди стоящего стула. Но, с другой стороны, согласись, что это все-таки довольно странный поступок. Кроме того, утверждение Петрова, что он все время был занят исключительно фотографированием, не подкрепляется ничем, кроме его собственных слов.
— Вы правы, — согласился Бювуар, который уже отогрел замерзшие руки у печки и потянулся к кофейнику. — Но он явно хотел помочь следствию. Возможно, даже слишком явно, — задумчиво добавил он. В мире Бювуара любой человек, проявляющий во время расследования излишний энтузиазм, автоматически становился подозреваемым.
Эмили Лонгпре накрывала стол на троих, складывая и разглаживая полотняные салфетки гораздо тщательнее, чем они того требовали. В этих автоматических, монотонных движениях было что-то успокаивающее. Матушки еще не было, но она должна скоро приехать. Судя по часам, висевшим на стене в кухне, полуденные занятия медитацией, которые она проводила в своем центре, скоро закончатся.
Кей легла вздремнуть, но сама Эм никак не могла расслабиться. Вместо того чтобы, как обычно в это время, спокойно пить чай, просматривая свежий номер «La Presse», она протирала корешки кулинарных книг, поливала цветы, которые совершенно не нуждались в поливе, и вообще занималась чем угодно, лишь бы хоть как-то отвлечься от обуревающих ее мыслей.
В большой кастрюле варился гороховый суп. Эмили попробовала его, убедилась, что соли и специй достаточно, и тщательно помешала. Генри терпеливо сидел у ее ног, гипнотизируя кастрюлю своими выразительными карими глазами, как будто надеялся на то, что сила его воли все же заставит аппетитную баранью косточку вынырнуть из супа и прилететь прямо ему в пасть. Эм переходила с места на место, и он, виляя хвостом, неотступно следовал за ней повсюду, стараясь непременно попасться ей под ноги при первой же возможности.
Кукурузный хлеб был замешан и готов к отправке в духовку. К приезду Матушки он как раз испечется.