Кей лежала в постели и отдавала команды молоденьким, перепуганным пехотинцам, которые находились рядом с ней в окопе. Их плоские шлемы были сдвинуты набекрень, а на черных от грязи и дерьма лицах пробивались первые усы. Первые и последние. Кей знала об этом, но не стала ничего говорить. Вместо этого она произнесла воодушевляющую речь, горячо заверяя их в том, что, когда придет время, она первой поднимется из окопа. Потом они хором прочувствованно пели «Правь, Британия».
Она знала о том, что они все скоро умрут. Кей свернулась калачиком, стыдясь собственной трусости, которая уже столько лет жила в ней, как дитя в утробе матери. А ведь ей так хотелось быть такой же мужественной, каким был ее отец.
— Извини меня, — в сотый раз повторил Питер.
— Дело даже не в том, что ты нашел его на свалке, а в том, что ты мне солгал, — солгала, в свою очередь, Клара. Дело было именно в том, что он нашел этот проклятый шар на свалке. Снова, уже в который раз, она получила рождественский подарок с помойки. Раньше, когда они не могли себе позволить ничего купить, это не имело значения. У Клары были золотые руки, и она мастерила для Питера какую-то безделушку. У Питера руки не были золотыми, и он отправлялся на свалку. Потом они оба делали вид, что в восторге от своих подарков.
Но на этот раз все было по-другому. Это было первое Рождество, когда они наконец-то могли себе позволить отправиться за подарками в магазин. Но Питер все равно предпочел отправиться на свалку.
— Извини, — еще раз повторил Питер, понимая, что это не поможет, но не зная, что может помочь.
— Забудь об этом, — сказала Клара.
У Питера хватило ума сообразить, что последнее было бы не очень умно с его стороны.
Гамаш сидел рядом с кроватью Бювуара. Он видел, что температура у Жана Ги уже упала, но на всякий случай снова наполнил грелку горячей водой. Почему-то нашлась только одна грелка, и Гамаш никак не мог понять, куда делась вторая. И вот теперь он сидел рядом со спящим Бювуаром с тяжелой, толстой книгой на коленях.
Гамаш уже посмотрел книгу пророка Исайи, хотя сделал это скорее для очистки совести, и теперь перешел к псалмам. Вернувшись в гостиницу, он сразу же перезвонил их приходскому священнику, отцу Нерону, и тот подсказал ему, где нужно искать.
— Я был очень рад видеть вас на службе накануне Рождества, Арман, — сказал отец Нерон, услышав его голос. Это была необходимая прелюдия, и Гамаш был к ней готов. — У вас очаровательная внучка. Ей повезло, что она так похожа на бабушку. — Гамаш терпеливо ждал. — Так приятно видеть всю семью вместе. Как жаль, что в вечности вы будете разлучены со своими родными. Ведь вы попадете в ад.
— Думаю, что мы все вместе попадем в ад, святой отец. Так что разлука нам не грозит.
Отец Нерон рассмеялся.
— Ну а если я все-таки прав и вы подвергаете опасности свою бессмертную душу, пропуская воскресные службы? — спросил он.
— Значит, в вечности мне будет очень недоставать вашего милого общества, Марсель, — ответил Гамаш.
— Чем я могу вам помочь?
Гамаш рассказал ему.
— Это не Исайя, — не задумываясь, ответил отец Нерон. — Это сорок пятый псалом. Не помню точно, какой именно стих. Кстати, один из моих любимых, хотя он и не слишком популярен среди церковных иерархов.
— Почему?
— Подумайте сами, Арман. Если для того чтобы приблизиться к Богу, достаточно просто молчать, то зачем тогда нужны священники и церкви?
— А если это действительно так? — спросил Гамаш.
— Тогда мы все-таки встретимся с вами в вечности, Арман. Надеюсь, что так оно и будет.
И вот теперь Гамаш перечитал сорок пятый псалом и задумался, глядя на спящего Бювуара. Зачем Матушка солгала ему и сказала, что взяла изречение из книги пророка Исайи? Ведь она наверняка знала правду. И зачем она исказила цитату, написав на стене своего центра «Обретите покой и знайте, что Я есть Бог»?
— Неужели мои дела настолько плохи?
Гамаш поднял глаза от Библии и увидел улыбающееся, ясноглазое лицо Бювуара.
— С вашим телом все в порядке, молодой человек. Я молюсь за вашу грешную душу.
— Надеюсь, что ваши молитвы помогут, монсеньор. — Бювуар с трудом приподнялся на локте. — Шеф, вы не поверите, какие кошмары меня мучили. Мне даже снилась агент Николь, — добавил он, понизив голос.
— Сочувствую, — сказал Гамаш, положив руку ему на лоб. Лоб был прохладным. — Кажется, тебе уже лучше.
— Намного. Который час?
— Полночь.
— Возвращайтесь к себе, сэр. Я прекрасно себя чувствую. Просто чудо какое-то.
— Чертовски Убедительная Двуличная Обманщица.
— Это вы о ком?
— Ни о ком. Просто цитирую одну поэтессу.
Ничего себе поэзия, подумал Бювуар, обессиленно опускаясь на подушки.
— А зачем вы читали Библию? — пробормотал он, чувствуя, что снова начинает засыпать.
— Искал изречение, написанное на стене медитационного центра Матушки. Псалом 45, стих 11. Оно должно было звучать так: «Умолкните и знайте, что я есть Бог».
Убаюканный его голосом, Бювуар заснул.
На часах, стоявших на прикроватном столике, горели цифры 5:51. Было темно, и до рассвета оставалось еще несколько часов. Гамаш лежал в постели, под теплым одеялом, в то время как струя свежего морозного воздуха, проникавшая сквозь слегка приоткрытое окно, приятно холодила его лицо.
Пора было вставать.
Гамаш принял душ и быстро оделся. В уютной и со вкусом обставленной мебелью темного дерева комнате с белыми стенами было прохладно. Спустившись на цыпочках по темной лестнице гостиницы, Гамаш подошел к вешалке и начал надевать свою огромную парку. Одна рука застряла. Он совсем забыл, что накануне затолкал шапку и варежки в рукав. Гамаш толкнул посильнее, и из рукава показался сначала помпон, потом вся шапка и наконец варежки. Это напоминало своеобразные роды в миниатюре.
Одевшись, Гамаш вышел на улицу и зашагал по скрипучему снегу. Утро было очень морозным и совершенно безветренным. Гамаш подумал о том, что прогноз, скорее всего, был точным. День будет очень холодным, даже по стандартам Квебека. Слегка наклонившись вперед и заложив руки за спину, Гамаш шел размеренным шагом и думал о том, что ему еще никогда не попадалось настолько запутанное дело. От хитросплетения улик и подозрений голова шла кругом.
Лужа антифриза, ниацин, «Лев зимой», провода, псалом 45:11, загадочная, давно потерянная мать. И Гамаш был уверен, что это еще далеко не все. Сиси была мертва уже два дня, а у него пока не было ни одной версии. Оставалось только ожидать озарения свыше.
Гамаш продолжал шагать вперед по темной улице Коммонз. Хотя зимой никогда не бывает по-настоящему темно. Снег, покрывающий все вокруг, делал ночь более светлой. Гамаш шагал мимо домов, в которых мирно спали жители Трех Сосен, мимо темных витрин магазинов. Из труб шел дым, который из-за полного безветрия поднимался вертикально вверх, а в подвальном этаже булочной-кондитерской Сары уже зажегся свет, обещая свежие круассаны.