Он ненадолго задумался, глядя в венецианское окно скромной комнаты Кей в уильямсбургском доме престарелых. Из него открывался изумительный вид на озеро Брюме. Солнце клонилось к закату, и окружающие озеро холмы отбрасывали длинные тени, которые разрезали поверхность озера пополам, так что половина его находилась в темноте, а половина ярко сверкала в свете солнечных лучей. Как инь и ян. Гамаш смотрел в окно, и красивый пейзаж постепенно исчезал, уступая место совсем другой картине. Он видел перед собой сидящих в окопах мальчишек, в глазах которых плескался ужас. Они понимали, что их собираются принести в жертву, и были готовы пожертвовать собой.
— Интересно, знали ли они о том, что слова могут убивать? — задумчиво произнес Гамаш, размышляя вслух. Он видел перед собой совершенно беззащитных, трогательно юных ребят, которые готовились к неминуемой смерти.
Что они должны были чувствовать в эти минуты? Гамаш попытался поставить себя на их место и не смог. Он сам не раз оказывался в смертельно опасных ситуациях, но они всегда возникали спонтанно, не оставляя времени на размышления. Гамаш отнюдь не был уверен в том, что смог бы терпеливо ждать неизбежного конца, зная, что нет почти никакой надежды.
— Какая чушь! Слова «К черту Папу!» не способны никого убить, — фыркнула Кей. — Интересно, что делаете вы сами, когда в вас стреляет убийца? Бежите за ним и громко выкрикиваете «Tabernacle! Sacré! Chalice!»? [63] Если это так, то я надеюсь, что в смертельно опасной ситуации рядом со мной окажетесь не вы. Merde [64] .
Гамаш рассмеялся. Его глубокомысленное замечание явно не произвело впечатления на Кей Томпсон. Наверное, она была права. Ему не дано было понять, почему молодые люди во время битвы на Сомме выкрикивали именно эту фразу.
— Я хотел показать вам кое-какие фотографии, — сказал он, разложив на столе снимки, сделанные Саулом.
— Кто это? — спросила Кей.
— Это ты, та belle, — улыбнулась Эмили.
— Ты шутишь? Ужас! Я похожа на картофелину, торчащую из корзины с грязным бельем.
— На некоторых фотографиях видно, что вы разговариваете с Сиси. Что вы ей говорили? — спросил Гамаш.
— Я говорила ей, чтобы она сидела спокойно. Она постоянно ерзала. Меня это раздражало.
— И она вас послушалась? Почему?
— Все слушаются Кей, — с улыбкой сказала Эмили. — Как и ее отец, она прирожденный лидер.
Гамаш подумал о том, что это не совсем так. Из трех подруг настоящим лидером была Эмили Лонгпре, хотя ее лидерство и не носило показного характера.
— Наша Кей много лет руководила «Лесопильней Томпсон» на горе Эко. Без всякой посторонней помощи. У нее в подчинении находились десятки лесорубов, и все они ее уважали и любили. Это было самое преуспевающее лесозаготовительное предприятие в округе.
— Если уж я могла заставить любого из своих дикарей раз в неделю принимать ванну, то угомонить Сиси мне не составило особого труда, — фыркнула Кей. — Всегда терпеть не могла нервозных людей.
— Нам стало известно, что де Пуатье — не настоящая фамилия Сиси, — сказал Гамаш, внимательно наблюдая за выражением лиц обеих женщин. Но они продолжали рассматривать лежащие на столе фотографии и никак не отреагировали на его слова. — Мы полагаем, что ее мать родом из Трех Сосен, и Сиси решила переехать сюда именно по этой причине. Она хотела найти свою мать.
— Бедняжка, — сказала Эмили, но глаз не подняла. Ее взгляд был по-прежнему устремлен на фотографии. — Ей это удалось?
— Найти мать? — уточнил Гамаш. Ему показалось, что Эмили сознательно избегает встречаться с ним взглядом. — Не знаю. Но зато я знаю, что имя или фамилия ее матери начиналось на букву L. Вы, случайно, не знаете женщину с таким инициалом?
— Знаю, — улыбнулась Эмили. — Ее фамилия Лонгпре.
Кей рассмеялась скрипучим смехом.
— Бросьте, старший инспектор. Вы же не можете всерьез подозревать, что Эм — мать Сиси? Вы думаете, она могла бы отказаться от своего ребенка? Эм абсолютно не способна на подобный поступок. Скорее уж она смогла бы выиграть матч по керлингу.
— Благодарю тебя, дорогая, за то, что ты обо мне такого хорошего мнения.
— Может быть, вы вспомните кого-нибудь еще?
Обе женщины ненадолго задумались и одновременно отрицательно покачали головами. Но Гамаш им не поверил. Они явно что-то скрывали. И Эм, и Кей прожили в Трех Соснах всю свою жизнь и, следовательно, не могли не знать мать Сиси. В пятидесятые годы в маленькой квебекской деревушке беременная девушка наверняка привлекала к себе всеобщее внимание.
— Позвольте мне подвезти вас, старший инспектор, — предложила Эм после долгой неловкой паузы.
Гамаш начал собирать фотографии, и внезапно одна из них привлекла его внимание. Кей сердито косилась на Сиси, которая пристально смотрела на стоящий перед ней стул. Было очевидно, что ей не терпится добраться до него. Старший инспектор понял, как именно убийце удалось осуществить задуманное.
Супруги Морроу включили телевизор, и Бювуар вставил в плеер видеокассету.
Его не особенно вдохновляла перспектива двухчасового просмотра какого-то старого английского фильма, где наверняка не было ничего, кроме длинных, нудных диалогов. Ни взрывов. Ни драк. Ни секса. Бювуару казалось, что валяться в постели с гриппом и то увлекательнее, чем смотреть «Лев зимой». Агент Лемье нетерпеливо ерзал рядом с ним на диване.
Детский сад.
По просьбе Гамаша Эмили Лонгпре высадила его у бывшего дома Хедли.
— Хотите, я подожду вас, старший инспектор?
— Благодарю за предложение, мадам, но не нужно. Небольшая прогулка пойдет мне на пользу.
— Сегодня очень холодно, а к вечеру похолодает еще больше.
Эм показала на приборную панель. На небольшом дисплее высвечивались часы и температура. Минус пятнадцать, а ведь солнце село всего несколько минут назад. Было полпятого вечера.
— Мне никогда не нравился этот дом, — сказала Эм, глядя на готические башенки и ложные окна фасада. Чудь дальше сияли манящие огни Трех Сосен, обещая приятную компанию и аперитив у весело пылающего камина. Гамаш с усилием открыл заиндевевшую дверцу, которая протестующе скрипнула. Он проводил взглядом машину Эмили и, после того как она исчезла за гребнем холма, повернулся к дому. Свет горел только в окнах гостиной. Старший инспектор нажал кнопку звонка.
— Входите, входите скорее, старший инспектор! — Ричард Лайон буквально втащил его в прихожую и захлопнул дверь. — Ужасная ночь.
Он понимал, что его показная сердечность выглядит фальшиво. Неужели он не способен говорить нормальным человеческим голосом? Надо представить себе, как бы вели себя на его месте люди, которыми он восхищался. Президент Рузвельт, например. Или капитан Жан-Люк Пикар из «Звездного пути».