Кто изменил тебя, боль как-то причинив
Такую, что теперь попытки все сближенья
Встречаешь ты, надменно губы искривив,
Так было не всегда, припомни те мгновенья.
Нет, Руфь Зардо стала лауреатом совершенно заслуженно. Удивительным было то, что ее стихи все-таки были оценены по достоинству.
Проходя через вращающиеся двери, которые вели в благоуханный, наполненный приглушенными звуками мир «Огилви», Клара думала о том, произойдет ли когда-нибудь то же самое и с ее работами. Вынырнет ли она когда-нибудь из безвестности? Недавно Клара набралась мужества и отдала свои работы новой соседке, Сиси де Пуатье. На этот решительный шаг ее сподвиг случайно услышанный в бистро разговор, в котором Сиси упоминала своего близкого друга Дениса Фортана.
Выставка в монреальской галерее Фортана, которая находилась в престижном районе Утремонт, означала успех и признание. Фортан отбирал только самых лучших, самых актуальных, самых нестандартных и дерзких художников. Кроме того, он был связан с художественными галереями всего мира. Даже, страшно подумать, с Музеем современного искусства в Нью-Йорке. Само название этой Мекки художников приводило Клару в трепет.
Она представила собственный vernissage в галерее Фортана и себя саму, блистающую остроумием, стоящую в окружении не столь успешных художников и ведущих критиков, которые с благоговейным трепетом ловят каждое ее слово. А рядом, чуть в стороне, стоит Питер и с легкой улыбкой наблюдает за ней. Он гордится ею и наконец видит в ней своего собрата-художника.
Кри присела на заснеженные ступеньки школы мисс Эдвардс. На дворе было темно. И так же темно было на душе у Кри. Она сидела, уставившись перед собой невидящим взглядом, и снег постепенно запорашивал ее голову и плечи. Пакет с костюмом снежинки стоял рядом. Туда же она затолкала табель успеваемости.
Сплошные «отлично».
Учителя цокали языками и покачивали головами, сокрушаясь по поводу того, что такой замечательный ум достался столь ущербному существу. Ходячий позор, сказала однажды одна из них, и ее коллеги рассмеялись, сочтя это замечание остроумным. Не смешно было только Кри, которая как раз случайно проходила мимо.
Учителя решили, что Кри серьезно обидел кто-то из соучениц. Ведь должна же была быть причина того, что девочка почти не разговаривает и вообще боится смотреть людям в глаза? Они даже собирались найти виновных, кем бы они ни были, и провести серьезную воспитательную беседу.
Наконец Кри поднялась и, осторожно ступая, поплелась в сторону центра Монреаля. Она шла очень медленно, скользя на обледенелом тротуаре и согнувшись под грузом пакета с почти невыносимо тяжелым шифоновым костюмом снежинки.
Оказавшись внутри, Клара всерьез задумалась над тем, что хуже — вонь, исходившая от несчастного бомжа, или сладковатый аромат десятков различных духов, от которого воздух в универмаге казался вязким. После того как пятое по счету изящное юное создание опрыскало ее из бутылочки, Клара получила ответ на свой вопрос. Невероятный коктейль запахов оскорблял даже ее невзыскательное обоняние.
— Ну наконец-то, — хромающей походкой к ней приближалась Руфь Зардо. — Ты обвешалась пакетами, как базарная торговка. — Женщины расцеловались, и Руфь добавила: — Кроме того, от тебя ужасно воняет.
— Это не от меня, это от Мирны, — заговорщицки прошептала Клара, кивая в сторону стоящей рядом подруги и выразительно поводя носом. Ее совершенно не удивил своеобразный прием, оказанный ей пожилой поэтессой. Разве что Руфь сегодня была значительно приветливее, чем обычно.
— Держи, — сказала она, протягивая Кларе экземпляр своего нового сборника под названием «Я — ЧУДО». — Я даже подпишу его для тебя. Но сначала ты должна заплатить в кассу.
Высокая и статная, опираясь на неизменную трость, Руфь горделивой, несмотря на хромоту, походкой направилась к маленькому столику в углу огромного магазина, за которым ей нужно было сидеть, ожидая, что кто-то из поклонников ее таланта захочет подписать купленную книгу.
Клара отошла к кассе, расплатилась и вернулась к Руфи, чтобы подписать сборник. Все посетители книжного отдела были ей хорошо знакомы. Тут был Габри Дюбуа со своим партнером Оливье Брюле. Крупный, рыхлый Габри явно относился к тем, кто ложкой роет себе могилу, причем делает это с большим удовольствием. В свои тридцать пять он охотно смирился с тем, что больше никогда не будет юным и стройным, а потому наслаждался каждым проглоченным куском. Правда, его сексуальные пристрастия при этом остались неизменными. Стоящий рядом с ним Оливье был красив, изящен и элегантен. В отличие от брюнета Габри, он был блондином. В настоящее время Оливье был занят тем, что огорченно рассматривал снятый с шелковой водолазки тонкий светлый волосок. Было совершенно очевидно, что он бы с радостью заткнул его обратно в безупречную прическу.
Руфь могла бы и не проделывать долгий путь до Монреаля. Единственными, кого заинтересовала презентация, были обитатели Трех Сосен.
— Это пустая трата времени, — сказала она, склонив коротко подстриженную седую голову над книжкой Клары. — Из Монреаля вообще никого не было. Ни единой живой души. Только вы. Хоть бы одна незнакомая рожа. Скукотища!
— Ты как всегда любезна, старая кляча, — парировал Габри, сжимая в своих ручищах две купленные книжки.
— А ты явно пришел не по адресу, — Руфь смерила его взглядом. — Это книжный магазин, — громко произнесла она, чеканя слова. — Сюда приходят люди, которые умеют читать. А тебе самое место в общественной бане.
— Похоже, не только мне, — сказал Габри, выразительно посмотрев на Клару.
— Это не от меня, это от Мирны, — попыталась оправдаться она, но Мирна разговаривала с Эмили Лонгпре в другом конце отдела, и слова Клары прозвучали неубедительно.
— По крайней мере, это благоухание забивает зловоние стихов Руфи, — заметил Габри, демонстративно вытягивая руку с зажатым в ней сборником «Я — ЧУДО».
— Гомик, — огрызнулась Руфь.
— Старая карга, — не смолчал Габри, подмигивая Кларе. — Salut, та chère.
— Salut, топ amour. А что это за вторая книжка? — поинтересовалась она.
— Ее автор Сиси де Пуатье. Оказывается, наша новая соседка написала книгу.
— Лучше бы она прочитала хотя бы одну, — сказала Руфь.
— Я нашел ее вон там, — Габри показал на корзину для уцененных нераспроданных остатков тиража, в котором белела груда книжек. Руфь презрительно фыркнула, но тут же осеклась, подумав о том, что, возможно, уже через несколько дней сборник ее рафинированных, изысканных стихов тоже окажется в этом литературном гробу, рядом с графоманским бредом Сиси.
Среди жителей деревни, собравшихся в магазине, были и неразлучные Три Грации Трех Сосен: хрупкая и изящная Эмили Лонгпре, со вкусом одетая в облегающую юбку и блузку, с накинутым на плечи шелковым шарфом; девяностолетняя Кей Томпсон, самая старшая из трех подруг, со сморщенным как печеная картофелина лицом и постоянно исходящим от нее запахом «Вейпораба» [15] ; и наконец, упитанная рыжеволосая Беатрис Мейер, округлость форм, которой не мог скрыть просторный балахон янтарно-желтого цвета. Шею Матушки Би, как ее обычно называли, украшали массивные бусы, а в руке она держала книгу Сиси де Пуатье. Внезапно она обернулась и взглянула в сторону Клары. Это длилось всего несколько секунд, но даже такого короткого времени оказалось вполне достаточно.