— Хорошо, давайте рассмотрим этот вариант. Зачем Иоланде понадобилось убивать Джейн?
— Ради денег или ради дома, что, в сущности, одно и то же. Она наверняка считала, что унаследует его. Держу пари, она подкупила этого мошенника-нотариуса в Уильямсбурге, чтобы он рассказал, что написано в завещании тетки, и, Господь свидетель, у нее для этого были все основания.
— Согласен. Но при чем здесь «Ярмарка»? Что такого было в этой картине, отчего Иоланда вздумала изменить ее? На ней изображено заключительное шествие окружной ярмарки, состоявшейся в нынешнем году, но в то же время создается впечатление, что эта картина — дань памяти Тиммер Хедли. Как могла Иоланда увидеть ее, и если даже видела, то зачем ей понадобилось подделывать лицо?
Ответом ему послужила напряженная тишина. Спустя несколько минут Гамаш продолжил:
— Ладно, давайте посмотрим на остальных. Что вы скажете о Бене Хедли?
— Почему именно он? — спросил Бювуар.
— У него есть доступ к лукам и необходимые навыки, он знает окрестности как свои пять пальцев. Мисс Нил наверняка доверяла ему, и он умеет рисовать. Очевидно, он очень неплохой художник. Кроме того, он член совета директоров галереи «Артс Уильямсбург», так что у него есть ключи от всех дверей. Он мог войти в любое время и увидеть «Ярмарку».
— А мотив? — не соглашался Бювуар.
— Да, с этим проблема. Четкого мотива у него нет, не так ли? Зачем ему понадобилось убивать Джейн Нил? Уж во всяком случае, не из-за денег. Тогда зачем?
Гамаш уставился в угасающий огонь, отчаянно напрягая собственные мозги. При этом ему в голову пришла мысль, что не слишком ли усердно он размышляет о других подозреваемых, боясь прийти к очевидному умозаключению в отношении совсем другого человека?
— Будет вам. Это сделал Питер Морроу. Кто же еще?
Гамашу не нужно было поднимать голову, чтобы понять, кто подал голос. Тыква на обложке журнала Harrowsmith Country Life наконец-то заговорила.
Клара уставилась на свое отражение в окне кухни Джейн. Оттуда на нее смотрела насмерть перепуганная женщина, настоящее привидение. Ее теория обретала реальные черты.
«Забудь о ней, — подсказывал внутренний голос. — Это не твое дело. Пусть этим занимается полиция. Ради всего святого, молчи и ничего не говори». Это был искушающий голос, он обещал мир, спокойствие и продолжение ее чудесной жизни в Трех Соснах. Если, исходя из того, что ей известно, она начнет действовать, то погубит свою жизнь.
«А что, если ты ошибаешься? — не унимался голос. — Ты причинишь боль и доставишь неприятности многим людям».
Но Клара знала, что не ошибается. Она боялась потерять жизнь, которую любила, и потерять мужчину, которого любила не меньше.
«Он придет в ярость. Он будет все отрицать! — взвизгнул насмерть перепуганный голос у нее в голове. — Он смутит тебя и собьет с толку. Ты будешь чувствовать себя ужасно оттого, что могла хотя бы подумать об этом. Лучше не говори ничего. Ты можешь потерять все, не приобретя ничего взамен. Кроме того, никто ни о чем не узнает, да никому и не нужно ничего знать. Никто никогда не узнает о том, что ты предпочла промолчать».
Но Клара знала, что голос лгал. Он всегда лгал ей. Будет знать сама Клара, и это знание в конце концов в любом случае разрушит ее жизнь.
Гамаш лежал в постели, не сводя глаз с «Ярмарки». В голове у него смешались голоса и обрывки разговоров. Он рассматривал стилизованные фигурки людей и животных, вспоминая, что сказал тот или иной человек за прошедшие две недели.
Иветта Николь была права. Самым вероятным подозреваемым представлялся Питер Морроу, но улик против него не было. Гамаш отдавал себе отчет в том, что единственный шанс изобличить его заключался в этой картине и предстоящем завтра анализе. «Ярмарка» была своеобразным «дымящимся пистолетом» в руке убийцы, явным и очевидным доказательством. Но, глядя поочередно на лица на картине, он вдруг ощутил смутное беспокойство. У него зародилась одна идея. Идея столь невероятная, что он не мог в нее поверить. Он сел на постели. Изобличить убийцу может помочь отнюдь не то, что изображено на картине «Ярмарка». Изобличить его поможет как раз то, чего в ней не было. Гамаш вскочил с кровати и принялся одеваться.
Клара не замечала дождя, но ветер досаждал ей изрядно. Кайла превратила осенние листья, которые так чудесно смотрелись на деревьях, в маленькие ракеты. Они вихрем кружились вокруг, прилипая к лицу. Она заслонила глаза рукой и наклонилась вперед, шагая против ветра и спотыкаясь на неровной дороге. Листья и сучья со стуком ударялись о ее дождевик, пытаясь добраться до кожи. Там, где листья оказывались бессильными, в дело вступал дождь. Он тек у нее по спине, заливал рукава, забивал нос и попадал в глаза, когда она осмеливалась приоткрыть их хотя бы на секунду. Но она уже почти пришла.
— Я уже начал беспокоиться. Я ждал тебя раньше, — сказал он, подходя, чтобы обнять ее. Клара сделала шаг назад, ускользая от его объятий. Он взглянул на нее, и в глазах у него появилось удивленное и обиженное выражение. Потом он опустил взгляд на ее сапоги, лужицы воды и грязи на полу. Она проследила за его взглядом и машинально разулась, улыбнувшись тому, что поступок этот показался ей почти нормальным. Может быть, она все-таки ошибалась. Может быть, ей стоит всего лишь снять сапоги, присесть и ничего не говорить. Впрочем, слишком поздно. Губы ее уже шевелились.
— Я тут подумала кое о чем.
Она сделала паузу, не зная, как продолжить и стоит ли это делать.
— Знаю. Я понял это по твоему лицу. Когда ты меня вычислила?
«Итак, — подумала она, — он не собирается ничего отрицать». Она не знала, что должна чувствовать — облегчение или ужас.
— На вечеринке. Но у меня еще оставались сомнения. Мне нужно было время, чтобы все обдумать и сопоставить.
— И именно поэтому ты сказала «она», описывая фальсификатора?
— Да. Я хотела выиграть время. Может быть, даже сбить полицию со следа.
— Тебе вполне удалось сбить с толку меня. Я надеялся, что ты действительно так думаешь. Но потом, в гостинице, я заметил, что ты напряженно раздумываешь над чем-то. Я слишком хорошо тебя знаю. Ну и что мы теперь будем делать?
— Я должна была увидеть тебя, чтобы убедиться, что это ты сделал это. Я чувствовала, что обязана тебе хотя бы этим, потому что люблю тебя.
Клара испытывала какое-то странное оцепенение, как если бы наблюдала за собой со стороны.
— И я тоже люблю тебя, — сказал он тоном, который показался ей неискренним. Или он всегда так разговаривал? — Ты нужна мне. Тебе необязательно рассказывать о своих подозрениях полиции, ведь у тебя нет доказательств. Даже завтрашний анализ ничего не покажет. Я был осторожен. Так всегда бывает, когда я принимаюсь за дело, в котором разбираюсь очень хорошо. Но ты и сама знаешь это.
Она действительно это знала. И подозревала, что он прав. Полиции придется нелегко, если они решат выдвинуть против него обвинения.