Здесь из поколения в поколение передаются страшные истории о пропавших рыбаках, которых проглотило море. Я знала одну старенькую горожанку по прозвищу «Мамаша Три Флажка». Когда на большой столб в порту вешали три флага, местные жители сразу понимали, что в море выходить опасно. И только «Мамаша Три Флажка» отправляла мужа и сыновей рыбачить в шторм! Не сгибаясь под шквальным ветром, подвязав подбородок черным платком, с фартуком вкруг полных ягодиц, она стояла на набережной до тех пор, пока ее мужчины, трясясь от страха, не отчаливали в неизвестность! Они не смели ей перечить! Сейчас рыбацких лодок почти не осталось… не больше дюжины на весь порт. Зато здесь торгуют лесом и песком…
Можете включить все это в свой путеводитель. Это как раз та «правда жизни», которую так ценит Ваш издатель…
С дружеским приветом,
Кей
Кей Бартольди
«Дикие Пальмы»
Фекамп
1 января 1998.
С Новым годом, Джонатан!
Many happy returns! [18]
Ну что, по-прежнему сидите в гордом одиночестве за столом с клеенчатой скатертью и поедаете полуфабрикатную индюшку?
Вы были правы: мать у меня была англичанка, а отец — итальянец. Поэтому мои имя и фамилия образуют такое странное сочетание. Моего брата мать называла Марк, а отец — Марко.
Для меня он тоже Марко.
Не хотите еще что-нибудь заказать? У Вас остался колоссальный кредит!
1998 наилучших пожеланий,
Кей
Кей Бартольди
«Дикие Пальмы»
Фекамп
15 января 1998.
Что происходит? Вы молчите уже три недели! Может быть, у меня неверный адрес? Вы в порядке? Что, на этот раз у Вас обе руки в гипсе?
Или Вас обидело, что я с презрением отозвалась о путеводителях?
Мне пришлось на два дня закрыться для переучета, пересчитать все книги, чтобы знать в каком состоянии наши запасы — не украдено ли что, не испарилось ли? Бухгалтер стоял рядом и вникал в каждую мелочь! Его волнует, каковы мои активы, сколько я собираюсь скинуть на распродаже? Беспокойство явно читалось в его взгляде.
Бухгалтер у меня молодой, педантичный. Он очень мне предан. Его зовут Жан-Бернар, он носит круглые очки и говорит, что я слишком ему доверяю. По его словам, жулики — симпатичнейшие люди, поэтому люди так легко попадают к ним в сети. Вы слушаете их, как зачарованные, верите всяким россказням о своем грядущем благоденствии, и бах, в заветной кубышке ничего не осталось! Он говорит это с такой детской серьезностью, что я начинаю доверять ему еще больше!
Если бы отстегнуть его крахмальный воротничок, снять круглые очки и взъерошить Жану-Бернару волосы, я вполне могла бы его полюбить. Он сильный, искренний, помогает мне выпутаться из двусмысленных ситуаций, не утонуть в кипе бумаг.
Еще нам помогала Натали. Она не спускает с меня глаз. Вынюхивает следы Американца… (Так она Вас величает!) Похоже, она Вам не доверяет. По вечерам за ней заходил Рике, ворчал, что мы припозднились. Рике тридцать пять лет. Он маленький, коренастый, сплошь усеянный татуировками. Он носит джинсы, кожаные куртки и чем-то напоминает Джеймса Бонда. Я нахожу его привлекательным и советую Натали быть начеку. Она лишь пожимает плечами. Они вместе уже десять лет. У них трое детей. Натали не подозревает, как коварны могут быть мужчины. Дом, хозяйство для нее важнее физического наслаждения…
Таковы, Джонатан, наши последние новости.
Пишите, а то я начинаю волноваться!
Кей
Джонатан Шилдс
Отель «Белые пески»
Конкарно [19]
20 января 1998.
Кей, мне, в самом деле, грустно…
И виной тому праздники, пресловутые рождественские каникулы, из-за которых я не могу жить спокойно. Все вдруг стали восторженными идиотами, говорят друг другу пустые бессмысленные вещи и смотрят на меня с подозрением, потому что общее веселье меня не затронуло, никто не звонит меня поздравить, никто не дарит мне подарков, и я слоняюсь в гордом одиночестве, не повесив маленькую елочку себе на шею!
Ненавижу рождество, потому что когда-то был на рождество счастлив, безумно счастлив…
Впрочем, это было давно.
Ужасно смотреть на разряженных взрослых людей, которые добросовестно сорят деньгами, обжираются, обнимаются, целуются, опрокидывая одну рюмку за другой!
Тонны отвратительной принудительной рождественской нежности сваливаются вам на голову, а вы обязаны терпеть. Посторонние люди, скалясь изо всех сил, кричат: «С рождеством, мсье Шилдс, желаем счастья!», а я гляжу на них, как баран на новые ворота! Самодовольные идиоты, которые ничего в этой жизни не добились, знай себе шли по проторенной дорожке!
Я чувствую себя больным и нелепым, я бешусь!
Я готов возненавидеть целый мир.
Пока не началось это бедствие под названием «праздники», мне было хорошо и весело. Одиночество ничуть меня не тяготило. Я наслаждался зимним солнцем на узких дорожках, среди ощипанных ветром деревьев. Каждое утро я покупал газету, выпивал чашечку крепкого кофе, выбирал маршрут на день, ждал Ваших книг, пытался поизящнее сформулировать свои впечатления. Некоторое время назад я решил освежить в памяти итальянский язык, дабы прибыть на родину Гарибальди свежим и бодрым! (Когда закончу работу над путеводителем, поеду в Италию, чтобы хорошенько отдохнуть).
Кстати, я тоже ненавижу путеводители. Я принадлежу к особой категории туристов: достопримечательности меня утомляют. Я из тех, кого трогают милые повседневности, схваченные на лету детали, какой-нибудь забавный диалектизм или золотистый картофель, апельсиновый закат, чайка, угодившая в сеть, рыночный зазывала в большом супермаркете. Не нужно далеко ездить за свежими ощущениями, строить из себя тонкого знатока, все здесь, у ваших ног, в пределах видимости, нужно только хорошенько приглядеться… Fuck the guides! [20] Там все так продумано, так прилизано, что без скуки читать невозможно! Поневоле станешь человеконенавистником!
Без Ваших книг я бы совсем пропал.
Мне все понравилось, кроме Жана Лоррена, который слегка утомляет… Сплошной эфир! Сплошной эфир!
Впрочем, я сам напросился, строил из себя интеллектуала, глотающего поэзию литрами!
Кстати, прочел Литтре. Теперь я вижу, в чем отличие между беспардонным и бесцеремонным, а также дерзким, развязным, смелым, отважным, нахальным и далее… надменным, заносчивым, самовлюбленным, неотесанным, бесстыдным. Грань тонка, сколько оттенков присутствует во французском языке, сколько едва уловимых различий, позволяющих соблюсти меру! Мне симпатичны люди дерзкие и отважные, смелые и бесшабашные. Что касается надменных, заносчивых, неотесанных и развязных, то они мне нравятся меньше… Могу даже при случае угостить их смачной пощечиной, вывихнуть челюсть, швырнуть мордой в грязь.