Первый раз Анриетта видела, чтобы он уступил. Как хорошо, что она пришла пораньше! Теперь их отношения станут другими: с эксплуатацией покончено, скоро она займет положение делового партнера, и если до обходительности между ними еще далеко, она не теряла надежды, что когда-нибудь он начнет относиться к ней с уважением.
— Она хранит важные бумаги в сейфе, а ключ всегда держит при себе. В лифчике. Как-то я давай к ней ластиться, а ей это в диковинку, ну и с непривычки, значит, разволновалась, и тут-то я ключик — хряп! Чмок-чмок, щекотушки, она от радости чуть не ревела, прямо таяла, ну я и просунул палец в выемку, правее, левее… Она и не заподозрила ничего! Пришла соседка, дескать, в подвале труба течет. Мамаша за ней, а я сразу к сейфу. Стырил оба кода, она их никогда не меняет, боится, что потом запутается. Мозгов у нее, как у курицы. Ну а дальше… карточку свистнуть вообще детский сад. Когда утром она разносит письма по квартирам или, там, когда я дома, когда уроков нет. Банкомат-то рядом, слева, за углом. Две минуты, и готово. Ну, если очереди нет.
Он гордился своими махинациями, что и говорить, хвастался самозабвенно. Что за подвиг, если о нем не похвастаться? Половина удовольствия — рассказать всем, какой ты умный и сильный.
Анриетта слушала и запоминала. Подлежащее, сказуемое, дополнение. Кевин щекочет и целует маму. Кевин крадет ключ, код, карточку. Кевин обкрадывает мать. Проще простого! Зачем все усложнять?
Вот так же она обкрадет Марселя. Шаваль прав, масштабную аферу скорее раскроют. Нет, куда надежнее старое доброе мелкое жульничество.
Задобрить, похитить код, украсть деньги. Перевести их со счета Марселя на собственный. Банк у них один и тот же. Когда они еще были женаты, Марсель открыл отдельный счет на ее имя — мало ли что… Например, на случай его внезапной кончины. Вдруг что-нибудь не заладится с наследством. Раз в три месяца он переводил ей на этот счет кругленькую сумму, осмотрительно выбирал, куда вложить деньги, и это приносило неплохой доходец. После развода счет он не закрыл, а оставил за бывшей супругой, чтобы она не знала нужды. Болван! Нужна ей его жалость! Что он себе возомнил? Что она из слабаков? Жалкая старуха, на ней пора ставить крест? Плохо он ее знает!.. Это ей вместо пенсии, объяснил он в суде. Она никогда не работала, никаких пособий не получает. Судья согласился. За Анриеттой остается квартира, Марсель выплачивает ей солидные алименты и по мере надобности переводит ей еще денег на «пенсионный» счет. Он значился в длинном перечне собственных банковских счетов Марселя Гробза, личных и деловых. В самом-самом конце списка. Счет на имя Анриетты Гробз.
Перевести деньги с личного счета Марселя на счет Анриетты, которым никто не пользуется, проще пареной репы.
В банке все знали, что Марсель щедр на подарки. Ему нередко случалось выписывать кому-то из сотрудников чек к свадьбе, к рождению ребенка, на похороны близких. Он улыбался и говорил: «Бросьте, не благодарите, это пустяки, мне в жизни столько выпало, грех не поделиться…» Никто не удивится, что он решил перевести денег Анриетте. А самому Марселю не до того, чтобы проверять свои счета. Этим занимается его бухгалтер — преданная как собака Дениза Тромпе, двадцать лет выслуги в концерне Гробза. Анриетта прозвала ее Пищалкой — оттого что нос у нее торчит, как автомобильный клаксон. На ее плоской, как блин, физиономии это единственная выразительная деталь. Раскляклая, как размокшее печенье, блеклая, линялая, по амурной части вся биография — дешевые любовные романчики, которые она таскает в сумке и читает в метро. Мечтает, что за ней явится прекрасный принц на белом коне, с пылким взглядом и улыбкой испанского гранда, преклонит колено и признается ей в любви. У самой же зубы желтые, рот морщинистый, редкие волосенки, которые она безжалостно начесывает, разлетаются во все стороны, только откроешь дверь в ее кабинет. Ей пятьдесят два. Ни тени нежных чувств ей никому уже не внушить. И все ее оплывшее лицо как будто говорит: так тому и быть.
Задобрить. Вот что потребуется от Шаваля. Охмурить Пищалку! Пусть нашептывает ей комплименты, водит любоваться луной на Монмартр, угощает лимонадом, прикасается поцелуем к морщинистым губам… Пусть платит натурой! Он, само собой, взъерепенится, но Анриетта сумеет его уговорить. Он сохнет по Гортензии? Она будет без устали будоражить в нем эти мечты. Будет петь ему на ухо: «Деньги, деньги, деньги…» Деньги — всесильное божество, перед деньгами не устоит ни одна девушка… Он соблазнит Пищалку. Выведает код. И тогда она, Анриетта, обчистит Марселя до нитки. Аккуратно, незаметно. Она разбогатеет. Ее наконец отпустит страх, который преследует с детства, — страх нищеты.
От этого кошмара она избавится навсегда.
Подлежащее, сказуемое, дополнение.
Сам того не зная, Кевин Морейра дос Сантос подсказал ей решение. Теперь надо только натравить Шаваля на Пищалку.
— Ну ты, старая грымза, замечталась, что ли? У меня еще дел навалом! Гони сюда домашние задания!
Анриетта вздрогнула и поспешно протянула Кевину тетради. Ему осталось только переписать своей рукой черновики.
— Марсель, по-моему, у меня неврастения, — простонала Жозиана.
Марсель едва вошел. У него был долгий, тяжелый день на работе. Он шумно выдохнул, опустил на пол старый портфель, до отказа набитый бумагами, тяжело выпрямился, вздохнул: до чего же земля низко! Он с наслаждением предвкушал, как поскорее переобуется в мягкие войлочные тапки и нальет себе крепкого виски с ароматом торфа.
— Попозже, лапочка, я тебя прошу, не сейчас…
День выдался тяжкий. На столе громоздились папки с жирными штампами «Срочно». Куда ни посмотришь, везде эти красные буквы. Новая секретарша, Сесиль Гриффар, несла и несла письма и записки, на которые необходимо ответить немедленно. Он так устал, что впервые в жизни подумал: «Не потолок ли это его сил и знаний? С одной стороны — дела, с другой — Младшенький: ему требуется все больше времени, и в учебе за ним только поспевай… Нет, это чересчур!» Перед уходом он присел за стол, уронил голову на руки и долго сидел неподвижно. Сердце бешено колотилось. Он не знал, за какую «срочную» папку хвататься первой. А когда поднял голову, к щеке прилип кусочек клейкой ленты. Он отодрал его и долго на него смотрел.
— Как будто бывает подходящий момент для неврастении! — упрямо ответила Жозиана.
— Господи, лапочка, что, опять все по новой? Опять она задурила тебе голову? [41]
— Зубочистка? Нет… Тогда было иначе, томление какое-то, грусть без причины. Нет, сейчас нечто основательное. Знаешь, я все обмозговала, а не так, из пальца высасываю.
— Ну что такое, перепелочка моя, что с тобой? Ты же знаешь, какой я шерстолапый Тарзан! Я сигаю с ветки на ветку и зарюсь на твою юбочку.
Марсель стащил плащ и широко распахнул объятия.
Но Жозиана даже не улыбнулась. Она сидела на стуле, словно обессилев, и не шелохнулась в ответ.