— А я никогда не влюблялась в актеров.
— Совсем никогда?
— Они мне казались такими далекими, недосягаемыми, а я по сравнению с ними — такое ничтожество…
— Сто евро! Уже двести. Слушайте, вам уже надо писать, просто чтобы расплатиться… Моя мать была без ума от Кэри Гранта. Она даже чуть не назвала меня в его честь. Представляете себе имечко — Кэри Серюрье? Отец тогда встал стеной, чтобы меня назвали, как его деда, Гастоном. И кстати, так же звали одного знаменитого издателя. Может, я вообще пошел в издательское дело из-за этого имени, не знаю. Любопытно, должно быть, проследить, как имя может повлиять на профессию. Допустим, все Артюры автоматически становились бы поэтами, как Рембо…
Но Жозефина уже не слушала. Кэри Грант! Дневник, который она нашла в мусорном баке! Это же отличный сюжет! Куда она сунула тетрадку в черном переплете? В ящик стола?.. Должно быть, она там и лежит, на самом дне, под початыми плитками шоколада!
Она выпрямилась. Она готова была расцеловать Серюрье. Но слова благодарности застряли у нее в горле: а вдруг Юноша и Кэри Грант тоже растают в воздухе, как две тетки?
Она взглянула на часы и заторопилась:
— Ох ты, Господи! Мне пора на факультет, у меня встреча! Мы готовим издание, сборник научных статей…
— Тиражом полторы тысячи экземпляров? Нашли на что время тратить! Работайте на меня! С вас двести евро, Жозефина, не забудьте.
Она смотрела на него сияющими глазами: нежно, благодарно, восторженно. Не понимая, что с ней, он на минуту усомнился, не вздумала ли она влюбиться, — и махнул ей рукой, чтобы убиралась поскорее.
В восемь утра Гэри разбудила волынка под окнами: свадебный марш. Он схватил подушку и положил на ухо, но пронзительные рулады так и сверлили барабанные перепонки. Он встал и подошел к окну. На волынке разорялся мужчина в клетчатой юбке. Туристы бросали ему деньги и щелкали фотоаппаратами. Гэри проклял про себя артиста вместе с его юбкой и волынкой и улегся обратно в постель, зарывшись поглубже в подушки.
Заснуть ему не удалось. Он решил встать и позавтракать. А потом позвонить миссис Хауэлл.
Она назначила встречу около пяти в галерее «Фрут Маркет». «Не заблудитесь, это прямо за вокзалом. Там устраивают вернисажи, продают книги художников, и еще там замечательно кормят. Мне очень нравится… Вы меня узнаете: я маленькая, довольно хрупкая, на мне будет фиолетовое пальто и красный шарф».
Гэри решил побродить по городу. По родному городу — он ведь как-никак наполовину шотландец. Все казалось ему прекрасным. Но главное — вот-вот из-за угла вывернет отец и стиснет его в объятиях.
Он шел резвым шагом, задрав голову, и вглядывался в стены домов: на них запечатлена история города. Сплошь и рядом мемориальные доски — память о минувших войнах, о победах горожан над захватчиками. Он пересек крепостную стену замка и очутился в Старом городе: лабиринт улочек-лестниц, втиснутых между домами. Прошел по Королевской Миле, миновал новое здание парламента, выбрался на площадь Грассмаркет — сюда, похоже, стекались все. Большущая площадь со множеством пабов, и во всех одно и то же меню: «калленскинк», «хаггис», «нипс», «таттис»… Каждый булыжник вещал об извечной вражде с англичанами. Те одержали верх, но так и остались неприятелем. Назвать шотландца англичанином — все равно что обругать. И Гэри решил держаться туристом-французом.
На обед он заказал в одном из пабов «стовис» и пинту эля. Долго разжевывал рубленое мясо с картошкой, запивал элем, и чем ближе был час встречи, тем сильнее у него внутри все сжималось. Еще час-другой — и он обо всем узнает. Ему не терпелось. Что расскажет ему миссис Хауэлл?
У него есть отец, отец… Он жив. И Гэри нужен ему.
Он больше никогда не будет легкомысленным, никогда не станет трусить.
После обеда он пошел гулять дальше. Очутившись в Дин-Виллидж, он словно попал в Средние века. Под белыми замшелыми мостами змеилась, отливая серебром, река, домики низенькие, из-за старинных каменных стен выбивались кусты. Гэри вернулся пешком в Старый город, ровно в пять явился в галерею «Фрут Маркет», устроился за большим столом сбоку от входа и уставился на дверь.
Вот она! Действительно маленькая, хрупкая, укутанная в широкое фиолетовое пальто и длинный красный шарф. Она сразу его узнала, уселась напротив и замерла, глядя на него в упор. Он вежливо приподнялся ей навстречу, и она принялась внимательно его рассматривать, приговаривая: «Невероятно, невероятно, вылитый отец в юности!.. Господи боже мой!» — и закрыла лицо руками. Было видно, что к встрече она готовилась. Светлые глаза были подкрашены голубыми тенями.
Они заказали чай и яблочный пирог со взбитыми сливками.
Она все молчала и глядела на него, качая головой.
— Гэри Маккаллум… Помереть мне на месте, если вы с отцом не на одно лицо!
— Я так на него похож? — взволнованно спросил он.
— Уж как ему тебя не признать, ты настоящий Маккаллум, что и говорить… Мне как снова двадцать стало, как я тебя увидела. Я ходила на танцы в замок… У меня в ушах так и заиграли скрипки, и флейты, и как дворецкий объявляет танец… Все мужчины были в килтах своего клана и нарядных черных куртках…
— Ну расскажите мне про него, миссис Хауэлл! Не томите!
— Ох, прости, сижу тут, и слова из меня не вытянешь. Понимаешь, столько воспоминаний нахлынуло… Я ведь в молодости работала в замке, не знаю, мама тебе говорила?..
Гэри отрицательно покачал головой. Больше всего ему хотелось, чтобы она рассказала ему всю историю. Его историю.
— У меня в семье все женщины всегда работали в замке. По традиции. Девочку сразу, как родится, записывали в камеристки, кухарки, служанки, кормилицы, белошвейки… В Кричтоне тогда был целый штат прислуги, и я поступила на службу к Маккаллумам, как до меня мать, бабка и прабабка. Это было в год рождения твоего отца, Дункана. В замке устроили пышный праздник. Мы все были на седьмом небе. Ты слыхал о старинном проклятии?
— Что-то такое читал.
— Значит, знаешь. Нас всех это тоже касалось, потому что… Как тебе сказать… В общем, за Маккаллумами водилась привычка брюхатить служанок. И мы все считали, что у нас в жилах течет их кровь. А стало быть, проклятие монаха довлеет и над нами. У меня в роду одна из женщин родила незаконнорожденного ребенка в конюшне. Родами же и умерла, еле успела перекрестить ему лоб и промолвить молитву, чтобы охранить от беса… Мы не возмущались. Это все было в порядке вещей. Те, кто половчее, умудрялись от ребенка отделаться. Остальные рожали… И оставались в замке. Я была посмелее, стелиться под господ не стала. Я влюбилась в англичанина, Хауэлла. Когда отец твоего отца об этом прознал, он меня выгнал. Как же, я спуталась с врагом!.. Я перебралась к Хауэллу в Лондон и прожила там с ним до самой его смерти. Но что-то я отвлеклась. Извини, я так все вываливаю скопом…
— Нет-нет, продолжайте, пожалуйста! — успокоил ее Гэри. Похоже, старушка в фиолетовом пальто рассказывала обо всем этом впервые в жизни.