Ужин закончился, лазанья была — пальчики оближешь, негромко играет Гленн Гульд. Вот сейчас мы одновременно сыто кашлянем «кхе-кхе» и почувствуем, насколько мы едины.
А через две с половиной минуты…
Я заговорю, возведу между нами стену из слов, поставлю между нами незнакомца, и ничто более не будет ясным, понятным, прозрачным. Правда удобна для того, кто ее получает, возможно, но для того, кто должен ее открыть, — это суровое испытание. Как только я раскрыла «правду» о своем рождении человеку в черном, он начал меня шантажировать. И добился ежемесячной ренты в обмен на молчание [18] ».
Сегодня утром, по дороге на Хэмпстед-Хит, она промчалась мимо большого рекламного плаката, прославляющего фирменные джинсы с помощью слогана: «Правда мужчины в том, что он скрывает», а ниже значилось: «Не стоит скрывать ваши формы, пусть их подчеркнут наши джинсы…» Она забыла название фирмы, но эти слова преследовали ее всю дорогу, и, привязывая велосипед к ограждению у пруда, она чуть не проглядела человека в шапочке и вельветовых штанах, который как раз собрался уезжать.
Damned!
Они улыбнулись друг другу. Он потер нос толстой кожаной перчаткой на меху и кивнул, словно подтверждая: вода замечательная. Она так и осталась стоять с разинутым ртом, а в голове крутилось: «Правда мужчины в том, что он скрывает». Что скрывается за учтивой улыбкой и широкими плечами этого человека? Человека, на которого ей жутко захотелось опереться. А может, он ничего не скрывает, потому-то она так и тянется к нему…
В этот момент протяни он ей руку — и она последовала бы за ним на край света.
Ширли вздохнула и стерла след от томатного соуса с красивой навощенной скатерти, которую Гэри привез из Парижа.
Подумала о докладе, который они сдали накануне: «Как изгнать пестициды из наших тарелок?» Какая польза есть фрукты и овощи, если они опасны для здоровья? В кисти винограда, собранной в одной из стран Евросоюза, обнаружено шестнадцать токсичных продуктов. «Я сражаюсь с ветряными мельницами».
Она подняла голову. Гэри сложил тарелки в раковину. Это означало, что он не собирается прямо сейчас мыть посуду — прямо сейчас он намерен начать разговор.
Она почувствовала ватный комок в горле, от которого мгновенно высохли язык, гортань, а заодно и все внутренности. Она нервно сглотнула.
— Сделаешь мне травяного чаю?
— Чабрец, розмарин, мята?
— А вербена у тебя есть?
Он посмотрел на нее с недоумением:
— Я тебе говорю, какой у меня есть, а ты спрашиваешь тот, которого нет…
Он казался слегка раздраженным. Напряженным.
— Ладно-ладно. Я буду чабрец.
Он налил воды в чайник, достал заварной чайничек, пакетик с чабрецом, чашку. По резкости, торопливости его движений Ширли поняла, что ему не терпится сесть напротив и начать задавать вопросы. Очень любезно с его стороны, что дал ей спокойно поужинать.
Со стены на нее внимательно смотрели Боб Дилан и Оскар Уайльд. Боб выглядел серьезным и усталым, Оскар двусмысленно ухмылялся, буквально напрашиваясь на оплеуху.
Она спросила:
— Ты видел своего преподавателя по фоно?
— Да, сегодня днем… очень классный. У меня была с ним встреча в Хэмпстеде, неподалеку от того места, где ты купаешься. Он живет в одной из мастерских в поселке художников на берегу пруда. Но я не думаю, что с утра пораньше он плещется в ледяной воде! Для его пальцев это не полезно.
— Значит, я могу портить себе руки сколько влезет…
— Я так не говорил! Ну и ну! Ты во всем видишь дурное… Relax, mummy, relax… Ты становишься жуткой занудой.
Ширли предпочла не обратить внимание на слово «зануда». Если они начнут цепляться к словам и обижаться, им так и не удастся поговорить. Но она взяла на заметку, что в следующий раз обязательно попросит его не употреблять в ее адрес это слово.
— Когда начнешь?
— В понедельник утром.
— Так сразу?
— Школьный год давно начался, и если я хочу нагнать, мне надо поторапливаться. Один урок раз в два дня у него, остальное время я работаю дома как минимум пять часов в день. Видишь, это для меня совсем не шутки.
— И сколько он берет за урок?
— Ему платит Ее Величество Ба.
— Гэри, мне это не нравится…
— Но в конце концов, она моя бабушка!
— У меня такое ощущение, что ты меня хочешь выкинуть из своей жизни…
— Да хватит дергаться по пустякам! Ты нервничаешь по поводу нашего сегодняшнего разговора и обижаешься на любую мелочь! Relax…
Он накрыл ее ладонь своей.
— Давай начинай… Чем скорее мы поговорим, тем скорее разрядится атмосфера.
— Ладно, согласна… Ох! Это не слишком долгая история. И сразу предупреждаю — не особо романтичная и не особо увлекательная.
— Я не жду от тебя романа с продолжением, мне нужны факты.
— Ладно-ладно… Знаешь, я, наверное, выпила бы вина. У нас еще осталось?
Она протянула стакан, и Гэри вылил в него все до капли.
— Знаешь примету? В течение года у тебя появится муж или ребенок, — засмеялся он.
— Вот еще! — буркнула она.
Ширли отхлебнула вина, подержала его во рту, проглотила и начала:
— Мне было лет шестнадцать, когда твой дед отправил меня в Шотландию. Сперва в закрытый пансион, где царили строгие правила, потом в Эдинбургский университет, потому что в Лондоне я устроила ему веселую жизнь. Я отгородилась ото всех глухой стеной, приходила домой, так скажем, не в кондиции, втыкала в нос иголки размером со спицу, носила широкие юбки типа «баба на чайнике» и курила вонючие самокрутки, отравляющие благопристойные коридоры дворца. У твоего деда уже не получалось совмещать обязанности камергера и обязанности отца. Что самое неудобное — мы ведь жили прямо в Букингемском дворце, — в любой момент мог разразиться скандал и запятнать честь королевы. Вот меня и отправили в Шотландию. Я продолжала бесконечную фиесту, но при этом умудрялась сдавать экзамены, так что меня не отчисляли. И главное, самое главное, — примерно год спустя я встретила парня, Дункана Маккаллума, красавца шотландца, из знатной семьи — замок, фермы, леса, угодья, все дела…
— Старинный шотландский род?
— Я не спрашивала его генеалогическое древо. Мы не слишком много значения придавали родословным и надписям на визитках. Быстрый взгляд, симпатия, ночь вместе, а потом — как в море корабли, и если вновь доведется встретиться, все начнется сначала — или вообще ничего не будет. С твоим отцом мы так начинали несколько раз…
— А какой он был?