— А чего ты к Катерине не попросился пожить? У нее же хата осталась пустая?
— Держи карман шире! — язвительно ответил измученный женской любовью капитан. — Не ты один такой умный. Бухин тоже шустрый, как сперматозоид. Он первый подсуетился, у него, похоже, медовый месяц.
— Все, спать, — приказал Банников. — Завтра будет тяжелый день.
* * *
— Завтра будет тяжелый день, — задумчиво пробормотал Саша, поворачивая бра так, чтобы лампочка не светила Даше в лицо.
— А почему? — тут же живо поинтересовалась она и открыла глаза.
— Я думал, ты спишь.
— Заснешь тут с тобой! — Она потянула на себя одеяло. — Я тебя люблю.
— Я тебя тоже люблю, Дашка, ужасно. Даш, а какую ты фамилию после свадьбы брать будешь? — вдруг озаботился он.
— Мужа, конечно, — удивилась она. — Жена всегда фамилию мужа должна брать.
— Ну, это предрассудки. Все должно быть по желанию. Если ты мою фамилию не захочешь, то я пойму. У меня ведь фамилия такая… некрасивая.
— Сашка, ты чего? — Она легонько пнула его под одеялом. — Дурачок ты! По-моему, нормальная фамилия. А если дослужишься до генерала, то вообще класс! Генерал Бухин, — важно протянула она и легонько прыснула. — По-моему, звучит. Отличная просто фамилия.
— Отличная от других, — пробормотал Бухин. — Вдруг ты стесняться будешь?
— Вот пристал! Если хочешь, можешь мою фамилию взять. Генерал Серегин. Тоже звучит.
— Ну… несолидно мужчине это… В отделе дразнить будут.
— Тогда не морочь мне голову! — Даша пристроилась к нему на плечо. — Солидно, не солидно! Нормальная фамилия. И имя хорошее. Мое любимое. Мальчика мы тоже Сашей назовем. Хорошо?
— А если девочка?
— Все равно Сашей!
— Дашка, ты с меня все одеяло стянула!
— А это чтобы ты глупостей не говорил! Вот у нас в группе девушка была Гарбуз.
— Ну и что? Нормальная фамилия. Украинская.
— Фамилия-то, может, украинская, но звали ее Кармен. Кармен Гарбуз. Папаша ее клубом заведовал в каком-то поселке, подвинулся на культуре и назвал дочь Кармен. Вот это я понимаю! А ты всего лишь Бухин. И то Саша. А не Хосе какой-нибудь. Хосе Бухин! Отдай! Это мое одеяло!
— А мое тогда где?
— А у тебя одеяла не было! Ты его приносил? Не приносил! А это одеяло женское, розовое. Значит, мое! А фамилию можно сменить на любую, какую хочешь. Я статью в журнале читала, там у одного типа была фамилия Дурило. Так он ее сменил на Царь.
— Нужно было через черточку. Так лучше. Дурило-Царь.
Дашка засмеялась.
— Ну и ты можешь быть Бухин-Серегин.
— Это примерно как Дурило-Царь. Даш, мы сегодня спать будем?
— Ты сам первый начал!
Он притянул ее к себе и поцеловал в душистые блестящие волосы.
— Дашка, ты такая красивая! И что ты во мне нашла?
— Ты самый лучший, — сообщила она, удобнее устраиваясь рядом. — Самый-самый! — пробормотала она. — Такая кровать у вашей Катерины мягкая… — Сон неумолимо смежал ей веки, но спать было так жалко, когда можно было еще поговорить с любимым человеком, пусть даже о таких пустяках, как фамилия Дурило-Царь!
Кровать у Кати Скрипковской в самом деле была хороша. Эту кровать с ортопедическим матрасом мама подарила Кате на день рождения, зная, как дочь выматывается на работе и как ей необходим полноценный отдых. Ну и с дальним прицелом, конечно. Матери Кати, впрочем, как и всякой другой матери, очень хотелось, чтобы дочь устроила личную жизнь и вышла замуж. Кровать на это каким-то образом намекала. Знала бы Катина мама, что на этой кровати переночевало уже столько посторонних, абсолютно не способствующих матримониальному счастью дочери людей — сначала капитан Лысенко с майором Банниковым, теперь вот старший лейтенант Бухин с невестой… Кровать тоже была ужасно удивлена обилию меняющихся хозяев. Хотя это была совсем молодая кровать, и опыта ей недоставало. Вот диван, стоявший в Катиной гостиной, действительно мог порассказать историй; чего он только не перевидал на своем долгом диванном веку! Он хорошо помнил и Катиных родителей, и бабушку с дедушкой, и еще много разных людей — и родственников, и абсолютно случайных, которые находили приют в его несколько раз менявших обивку объятиях.
Этот март почему-то был совершенно бессонным месяцем. В голых колышущихся ветках висела безупречно круглая, яркая, как фонарь, луна. Даша уснула, повернулась на бок и обняла руками подушку. Саша задернул шторы, чтобы луна не мешала любимой. Интересно, как там Катерина? И что будет завтра? Он на цыпочках подошел к шкафу и извлек оттуда толстую тетрадь. Это были стихи, которые Даша стеснялась ему показывать, и он читал их тайком. Он сам в школе писал стихи, но их точно лучше не показывать. Какие-то ходульные, надуманные. Вот у Дашки другое дело. Он тихонько вернулся в кровать, отвоевал себе кусочек одеяла, и…
Я просто снюсь тебе. Я твой ночной кошмар.
Наутро ты проснешься, как с похмелья, —
И запах лип, как будто Божий дар,
А в парке музыка и лепет каруселей…
Я просто снюсь тебе. Не бойся, это след
Другой реальности, где тротуар подвижен,
И лед горит, и ненадежен свет,
И сжат любовей круг, и страха счет занижен.
Я просто снюсь тебе. Как по ночам темно!
Закрой глаза скорей, прижмись лицом к подушке, —
Пусть у соседей гость и светится окно —
Плети свой сон, перебирай коклюшки, —
Я просто снюсь тебе.
Он осторожно покосился на спящую Дашу и перевернул страницу.
Я твой забытый сон. Ты знаешь этот дом.
И море, и бульвар ты вспоминаешь смутно.
Сюжетный поворот — себя ты видишь в нем,
В тревожном этом сне, пригрезившемся утром.
Припоминаешь — тень вот так же на песок
Узорчатою вязью от куста ложилась;
Не просыпайся, спи. Пульсирует висок.
Я просто снюсь тебе, как прежде часто снилась.
Массандры летний свет. Штор легких паруса.
Нам на лето в поселке комнату сдавали.
Ты на веранде спал, и моря бирюза
Была видна до самой неоглядной дали.
Как много нам дано для счастья — этот свет
Дрожащий. На стене беленой — зайчик шалый.
Я твой забытый сон. Как в прошлое билет
Берешь ты по ночам и сон свой смотришь старый.
Внезапно он почувствовал острый укол ревности. С кем она была там, у моря? Кому были предназначены эти стихи? Он посмотрел на Дашину макушку и осторожно отодвинул локоть, боясь задеть спящую. Под стихами не было даты. Когда это было? Давно? Недавно? Этим летом или пять лет назад? Да когда бы ни было, он не станет унижать ее ревностью! Это ее личная жизнь. И ему все равно, что было с ней до него. Он не станет выпытывать. Она самая лучшая, самая красивая… Внезапно он вспомнил, что в своих стихах частенько описывал то, чего никогда не было да и быть никак не могло. Может, и это только ее фантазии? Он с облегчением вздохнул. Как хорошо, что он уже не пишет всякую галиматью. А Дашка пишет такие стихи… Как все-таки сложно она устроена! Даша слегка пошевелилась, и он инстинктивно прикрыл тетрадь рукой. Но она спала глубоко и спокойно. Стараясь не шелестеть, он перевернул несколько страниц подряд. Интересно, что она написала в последнее время? Вот, этого он еще не читал: