— Прости, мам.
Жо кивнула, как бы принимая извинения, потом улыбнулась.
— Скажите, разве это не удивительно? — спросила она, взяв дочь за руку. — Рождение ребенка — это так хорошо, прекрасно и удивительно.
— Это всегда таинство, — произнес Рейд. — И не имеет значения, сколько раз ты уже был свидетелем этого.
— Ты прав, — кивнула Жо. — Я очень рада, что у меня появился еще один внук! Так мечтаю качать опять ребеночка на руках.
Она многозначительно посмотрела на Мэгги.
— И только Богу известно, сколько у меня будет еще внуков и внучек. Каждый раз это будто новое прибавление к нашей семье. А боль и утраты войны уйдут в прошлое.
— Мы должны помнить о Шелби, — совсем некстати сказал Хантер. Глаза матери потемнели, а он выругался про себя за то, что говорит, не думая.
— Да, — согласилась Жо, грустно улыбнувшись. — Шелби навсегда ушел от нас. Но у меня еще есть ты, Гидеон, Мэгги. Сейчас мои дети строят заново свои семьи, свои жизни. Осталась надежда, ведь верно?
Она взглянула на Хантера. Он понял, что мать имела в виду. Жо надеялась и на него. Он знал, что ей, как и Мэгги, было больно за его несложившуюся жизнь. Он улыбнулся матери, не желая причинять ей лишние страдания. Но был уверен, что как завтра утром вновь взойдет солнце, так в его жизни ничего не изменится. Если Гидеон, Тэсс и Мэгги обрели новую любовь, нашли свое счастье, то с Хантером Тиррелом этого не произойдет, с любовью он покончил навсегда.
Линетт Конвей тихо что-то сообщила своей падчерице, когда они расстилали скатерть на столе, и обе женщины улыбнулись. Они необычно смотрелись рядом за работой, расставляя посуду и кушанья, которые доставали из корзинки Линетт. Линетт, старшая из них двоих, была настоящей красавицей. Ее красота была живой, яркой, запоминающейся. Темные, густые и блестящие волосы мягко спадали на плечи, светло-голубые глаза были огромны. Можно было сказать, что все черты лица были безукориз-ненно правильны. За последние годы, после того как она вышла замуж за Бентона Конвоя, ее внешность слегка поблекла. Но ее все еще считали самой красивой женщиной в Пайн-Крике, а некоторые даже говорили, что не видели подобных красавиц во всем штате Арканзас.
Розмари, наоборот, никто бы не назвал красавицей. Она не была привлекательной, но иногда, как в данный момент, когда она улыбалась, была очень мила. Розмари относилась к числу тех женщин, которые всегда остаются в тени, не бросаются в глаза, поэтому ее никогда не приглашали на танцах. Она чаще всего старалась прошмыгнуть через задние дворы, желая остаться незамеченной. Это была маленькая, но не лишенная изящества женщина. Волосы ее были неброского русого цвета, гладко зачесанные назад и уложенные в тяжелый узел на затылке. Самыми привлекательными у нее были большие глаза, излучавшие тепло, светло-карие, их обрамляли густые прямые ресницы. Но, к сожалению, их скрывали сидящие на носу очки. Обычно Розмари носила некрасивые, мрачных тонов платья. Она не обращала внимания на попытки Линетт подобрать ей платье, подходящее по цвету к ее типу кожи или под цвет глаз. Розмари внимательно выслушивала советы мачехи, иногда даже восхищалась купленными для нее платьями, но рано или поздно эти наряды оказывались в самом дальнем углу гардероба, и она вновь одевалась в мышиные и какие-то выцветшие пастельные тона.
Линетт долгое время не могла понять, почему ее участие и старания спокойно игнорируются. Но потом она заметила, что как только Розмари наденет какое-нибудь нарядное платье, отец отпускает в ее адрес колкое замечание. После такого Розмари прячет новую одежду подальше в шкаф. Это бесило и раздражало Линетт, но никто, в том числе и она, не могли заставить Бентона не говорить или не делать что-либо, что ему нравилось. Поэтому, как ни пыталась Линетт убедить Розмари, что отличное светло-золотистое вечернее платье только придает ее коже теплый, персиковый оттенок, а вовсе не выделяет среди других девушек, ей так и не удалось ничего изменить.
Но сегодня Линетт была несколько удивлена, хотя, разумеется, было приятно видеть, что Розмари решилась надеть легкое платье, купленное по настоянию Линетт еще прошлым летом. Густой винно-красный цвет шелка придавал лицу девушки румянец. Но Линетт сдержалась и ничего не сказала Розмари о ее наряде. Это был бы вернейший способ заставить навсегда потом забыть о данном платье. Поэтому Линетт накрывала на стол и болтала о всяких пустяках.
— Правда, не смешно ли? — комментировала Розмари. Глаза ее смеялись за стеклами очков. — Это так мило с твоей стороны, что ты принесла мне поесть.
Когда отец женился на Линетт, Розмари встретила мачеху холодно и относилась безразлично, невольно завидуя ее красоте. Она не могла доверять женщине, вышедшей замуж за богатого, намного старше ее Бентона Конвея, хотя еще недавно была помолвлена с Хантером Тиррелом. Розмари до сих пор не знала, что толкнуло Линетт на этот шаг. Но чем больше она узнавала Линетт, тем меньше она догадывалась о причине этого поступка. Очень скоро Розмари убедилась, что мачеха добрая и щедрая женщина, а не зазнайка, упивающаяся своей красотой. Розмари боялась, что Линетт окажется именно такой. За несколько лет они стали близкими подругами.
У Розмари всегда становилось тепло на душе, когда она видела улыбающуюся Линетт или когда они вот так беззаботно болтали друг с другом. Поначалу, когда мачеха только поселилась у них в доме, казалось, что она вообще никогда не смеется.
— Сегодня утром Бентон ускакал к Шарпам, и я решила, что это удобное время, чтобы навестить тебя в библиотеке, — объясняла Линетт свой неожиданный визит. — А потом я подумала, почему бы не принести тебе что-нибудь поесть?
— Папа поехал к мистеру Джонсу? — спросила Розмари бесцветным голосом.
— Думаю, да.
Линетт бросила озабоченный взгляд на Розмари, которая невидяще уставилась на свои руки.
— Он сказал, что пообедает там, а затем встретится с полковником Томпсоном.
— Я… я не хотела бы, чтобы папа общался с мистером Джонсоном и всеми этими янки. Я начинаю чувствовать себя предательницей.
— Понимаю. Я тоже.
Линетт старалась не думать о политических взглядах своего мужа. Бентон Конвей был, как называют таких на Юге, скалавагом, то есть южанином, имеющим дела с янки после войны, общающимся с солдатами Союза и северянами. Это был человек, старающийся нажиться на нужде людей после падения Конфедерации. Бентон не воевал. Прошло уже шесть лет после окончания военных действий, а южане все еще боролись за восстановление экономики, а иногда и за сохранение своей жизни. Многие едва сводили концы с концами, питаясь только тем, что могли вырастить на огородах. Некоторые, такие как Тэсс, потеряли свою собственность и свое дело. Другие обнаружили, что им просто некуда и не к чему возвращаться. Но Бентон Конвей и многие другие, подобные ему, сделали во время войны себе состояние.
Линетт, как и некоторые горожане, презирала Бентона. Но Линетт была его женой, и жители Пайн-Крика относились к ней так же презрительно. Она знала, что болтают здесь, что она любит деньги и только поэтому вышла за Конвея замуж. Говорили, что она ему прекрасно подходит — такая же высокомерная и холодная. Кроме Розмари, у нее не было друзей в городе. Но Розмари была связана родственными узами с Бентоном, как и она сама. Линетт понимала, что если бы не Розмари да не семья ее матери, первой жены Бентона, очень уважаемой семьи в городе, никто бы в Пайн-Крике не общался бы с ним и, разумеется, кроме северных торговцев.