– Эдмунд ничего тебе не оставил? – недоверчиво уточнил Энтони.
– Самую малость, – нехотя признала Гонория и отмахнулась: – Так, жалкие крохи. Однако таков удел матери. – Гонория вздохнула с видом мученицы.
– А леди Элеоноре от этого какая выгода? – спросил Энтони, возвращая сестру к теме разговора.
– Эдмунд оформил на нее доверительную собственность! – с возмущением воскликнула Гонория. – Я мать Саманты, он должен был доверить мне деньги до ее совершеннолетия. А теперь эта женщина ее опекунша!
– Зачем же Эдмунд вычеркнул леди Элеонору из завещания, но при этом дал ей доступ к деньгам Саманты на ближайшие шесть лет? – произнес Энтони.
– Не знаю. Эдмунд никогда деньгами управлять не умел.
Кто бы говорил, подумал Энтони, однако счел разумным промолчать.
– Представляешь, какая возможность ей предоставилась – спустить все состояние Саманты! – продолжила Гонория. – В письме она обещала, что «даст мне объяснения» по этому поводу, когда доставит домой прах бедного Эдмунда. Не нужны мне ее «объяснения». Все понятно. Мы с моей несчастной дочерью будем жить в нищете, она ограбит Саманту!
– Гонория, успокойся. Я этого не допущу, – серьезно пообещал Энтони. Даже делая скидку на ее склонность преувеличивать, он забеспокоился от таких новостей. Конечно, у версии Гонории концы с концами не сходятся, однако игнорировать ее тоже нельзя. Если Элеонора и правда контролирует финансы Саманты, она может забрать значительную часть себе, и никто даже не узнает. Да и в смерти Эдмунда все-таки было кое-что подозрительное.
– Но как ты сможешь остановить преступницу? Ведь она уже безнаказанно совершила убийство, а теперь присвоила деньги Саманты.
– Я встречусь с ней, – ответил Энтони, – и доходчиво объясню, что, если хоть пенни пропадет, я заставлю ее за это ответить.
Элеонора вышла из кареты и на секунду замерла, глядя на собственный дом. Это было элегантное строение из белого камня с четкими, симметричными линиями, и у Элеоноры потеплело на сердце при мысли, что она снова его видит. Элеонора уже почти год не была дома и только сейчас поняла, как соскучилась.
Дети выскочили вслед за ней с ликующими криками, радуясь свободе после целого дня, проведенного в тесноте кареты.
– Ура! Мы дома!
Няня, миниатюрная тихая индианка по имени Керани, гораздо более медленно последовала за ними.
– Подождите, пожалуйста, – мягко окликнула она детей, и только из привязанности к ней те остановились около крыльца, подпрыгивая от нетерпения, и ждали, пока няня к ним не присоединится.
Улыбающийся лакей открыл дверь и шагнул в сторону, пропуская вперед Бартвелла.
– Мисс Элеонора!
На покрытом шрамами лице Бартвелла сияла улыбка. Можно подумать, уж год прошел, а не несколько дней, как ее старый друг и дворецкий видел их в последний раз, с нежностью подумала Элеонора. Как только корабль вошел в порт, слуги выехали вперед, чтобы открыть дом и все подготовить, а Элеонора с детьми на несколько дней задержались. Благодаря этому малыши смогли немного отдохнуть от путешествия. За долгие дни в каюте корабля, отплывшего из Италии, дети измучились от скуки и невозможности побегать. Кроме того, к радости Элеоноры, задержка позволила вырваться из обременительного общества мистера и миссис Колтон-Смит.
Хьюго Колтон-Смит, мужчина средних лет, кузен захудалого барона, всю жизнь прослуживший чиновником, и его жена Аделаида плыли на том же корабле из Неаполя в Англию. Супруги взяли на себя роль ее старших сопровождающих, дабы «соблюсти приличия». Полугода вдовства, по их мнению, недостаточно, чтобы приспособиться ко всем тяготам жизни, даже если речь идет о замкнутой жизни на корабле. А главное, необходимо защитить бедняжку от нежелательного внимания со стороны пассажиров мужского пола, многие из которых иностранцы, а у некоторых на лбу написано, что они авантюристы, для которых несчастная – и богатая – вдова станет легкой добычей.
Элеонора внушала себе, что намерения у Колтон-Смитов самые добрые, и гнала мизантропическое подозрение, что супруги делают это для того, чтобы потом иметь возможность вставить в разговор: «Когда мы путешествовали с леди Скарбро…» Однако все труднее становилось выслушивать их скучные и ограниченные рассуждения.
Элеонора опасалась, что Колтон-Смиты захотят ехать с ней до Лондона, и по этой причине мысль задержаться на несколько дней, пока Бартвелл приводит дом в порядок, показалась ей посланной свыше.
– Здравствуйте, Бартвелл. – Элеонора поприветствовала дворецкого со счастливой улыбкой и обняла его. Многие посчитали бы ее выбор слуги странным. В юности он занимался кулачным боем, а уйдя из спорта, служил ее отцу, сколько Элеонора себя помнила, и любил ее будто родную дочь. Когда отец отослал пятнадцатилетнюю Элеонору в английскую школу, Бартвелл поехал с ней, и девушка была очень благодарна ему и за компанию, и за поддержку.
– Уверена, все готово.
– Как всегда, мисс, – с улыбкой ответил Бартвелл. – С этим вашим якобы французским поваром чуть припадок не случился. Но мы все подготовили для вас и малышей.
Бартвелл повернулся к вышеупомянутым малышам, вежливо кивнул застенчивой, немногословной индианке, потом предложил Натану продемонстрировать свою боксерскую форму, выставив перед собой руки, и похвалил новый чепчик Клэр.
Элеонора достала из кареты тиковую шкатулку, которая ехала с ней на соседнем сиденье от самого побережья. Шкатулка была изготовлена из темного дерева высшего качества и покрыта тонкой резьбой, петли и замок золотые.
Проглотив комок в горле, Элеонора тихо проговорила:
– Теперь ты дома, милый.
– Мисс Элли, – раздался за ее спиной низкий голос, – добро пожаловать домой. Дайте помогу.
Элеонора с улыбкой обернулась:
– Здравствуй, Закари. Рада тебя видеть.
Еще один человек, слуга, чье присутствие в доме было темой для сплетен. У Закари была темная кожа – ненамного светлее, чем шкатулка в руках Элеоноры, – поэтому общество возмущало, что он не слуга ее, а поверенный. Закари и его мать были рабами, принадлежавшими одному южанину, у которого гостил отец Элеоноры. Он выкупил и мальчика, и женщину, а вернувшись домой, дал им свободу. Мать Закари работала поварихой у них на кухне, а мальчик оказался настолько умен, что мистер Таунсенд оплатил его образование. Закончив школу, Закари поступил на службу к мистеру Таунсенду, а несколько лет назад, после смерти отца Элеоноры, перешел к ней и с тех пор улаживал все деловые вопросы.
Элеонора, не раздумывая, передала шкатулку поверенному. Закари и Бартвеллу она доверяла больше всех, не считая дорогой подруги Джулианы. К тому же Закари восторгался талантом ее мужа, и они провели много вечеров за разговорами о музыке.
– Отнеси, пожалуйста, в музыкальный салон.
– Разумеется.
Элеонора отправилась в дом, остальные последовали за ней, и там их, выстроившись в ряд, встречали остальные слуги. Элеонора устала, однако уклоняться от своих обязанностей не привыкла, поэтому поприветствовала каждого вернувшегося вместе с ней из Италии по имени и позволила Бартвеллу представить ей тех, кого он нанял за эти дни.