Марина задрожала и почувствовала сильнейшую охоту ринуться прочь теперь же – но снова мысль о морском путешествии отрезвила ее и заставила выйти из теплой кухни в пронизанный сквозняками коридор.
Она не очень хорошо знала эту отведенную под разные хозяйственные службы часть замка и двигалась неуверенно. Каким-то образом удалось добраться до столовой (Марина узнала ее по огромной люстре, низко нависающей над обеденным столом). И она уже вздохнула с облегчением, ибо путь ее был почти закончен, когда за противоположной дверью (комнаты на этом этаже сообщались меж собой анфиладою) мелькнул огонечек и послышались слабые, шаркающие шаги.
Марина отпрянула в темный угол – и вовремя, ибо дверь приоткрылась и в нее медленно вступил… Сименс.
У Марины ослабели ноги.
Свеча бросала неровные отблески на мрачное, изнуренное лицо с облезлыми бакенбардами – жалкими остатками былого величия. Он сильно волочил ногу, еще не отошедшую после болезни. На голове бывшего дворецкого белела повязка, и Марина мимолетно улыбнулась с законной гордостью: крепко же она приложила лиходея!
Похоже, она не только улыбнулась, но и усмехнулась нечаянно, потому что Сименс вдруг насторожился и, подняв свечу повыше, принялся вглядываться в темноту.
Марина заслонила лицо рукавом, отчаянно мечтая, чтобы при ней сейчас оказался еще какой-нибудь подсвечник преизрядной тяжести. Уж она бы от души добавила кое-что к первому удару!
Впрочем, обошлось: Сименс поозирался, поозирался – да и побрел себе дальше, и, чуть только он затворил за собою дверь, Марина выскочила из своего укрытия и ринулась вперед. В смысле продолжила красться.
Ей казалось, что она движется совершенно бесшумно, однако это, верно, было не совсем так, ибо, оглянувшись на повороте коридора, она заметила вдали промельк света.
Ох ты, чертов Сименс! То ли зачуял недоброе, то ли просто так повернул обратно, то ли… у Марины упало сердце – а ведь в замке ее ждут! Сименс не случайно ходит туда-сюда именно этой дорогою: ее никак не миновать беглянке, вздумай она воротиться в замок! Можно держать пари, что Сименс каждый раз заглядывает в ее комнату, чая внезапно схватить злодейку. Значит, что? Поворачивать? Нет. Она затаится в коридоре. Сименс пройдет мимо, заглянет в опочивальню, убедится, что мисс Марион не возвращалась, двинется дальше или обратно. Марине придется воспользоваться этим коротеньким промежутком. Впрочем, голому собраться – только подпоясаться: невелики ее богатства, одна только малая шкатулочка.
Однако Сименс уже близок.
Марина откачнулась за портьеры, красивыми складками обрамлявшие огромную картину – холл этого этажа и коридор были ими увешаны! Картина, помнится, изображала прекрасную леди, которая в крайнем отчаянии била кулаками в стены комнаты, не имеющей ни окон, ни дверей.
Марина с силой вжалась в стенку, но та вдруг отступила, мягко подалась назад. К тому же каменная плита, на которой девушка стояла, вдруг поднялась, перекосилась, Марина, чтобы удержаться на ногах, вынуждена была еще крепче вжаться в отступающую стену… и запрокинулась навзничь, в какую-то тьму, не имеющую ни верха, ни низа, ни крыши, ни дна…
Нет, это ей только так показалось в одно первое мгновение нерассуждающего страха, а потом она ощутила, как больно ударилась обо что-то спиной и головой – и лишилась сознания.
* * *
Ее заставил очнуться солнечный луч, бивший прямо в лицо.
Открыв глаза, тотчас зажмурилась: солнце светило сверху. Марина, кое-как заслонившись руками, огляделась.
Она лежала на каменном полу, грязном и пыльном, а солнце пробивалось сквозь узкие щели, прорезавшие потолок. Марине почудилось, что он находится как-то очень высоко, слишком высоко!
Преодолевая головокружение, она встала, но потолок приблизился не намного: он был по-прежнему недосягаемо высок, и Марине, пожалуй, понадобилось бы вырасти раза в три, а то и в четыре, чтобы дотянуться до него. Эти щели были единственным источником воздуха и света, потому что комнатушка, в которой оказалась Марина, не имела ни окон, ни дверей.
В голове вдруг мелькнуло воспоминание о картине, висевшей в коридоре, но оно было слишком страшным, и Марина отогнала его. Морщась от странного, отвратительного запаха, наполнявшего комнату, она пошла вдоль стен, ощупывая их ладонями, пытаясь найти какое-то отверстие – ведь была же здесь дверь, была, Марина же как-то сюда попала! – и вдруг обнаружила, что она не одна в этой комнате: в углу, на полу, сидел скелет.
Захлебнувшись криком, Марина в ужасе уставилась на шелковый камзол с золотыми пуговицами, на некогда пышное, а теперь пожелтевшее, полусгнившее кружевное жабо. Такие наряды носили лет сорок назад. Ну тридцать, самое малое. Ткань и башмаки изрядно истлели, однако некогда это был нарядный костюм: на пряжках сверкали бриллианты. Почему-то их потускневший блеск вызвал слезы на глазах Марины: ради чего, ради какого торжества нарядился сей несчастный, будто жених для встречи с невестою? Не для того же, чтобы повенчаться со смертью?
И вдруг некая мысль прошла в голове, некая догадка… столь страшная, что Марина невольно прижала руку ко рту, подавляя крик.
Словно из дальней дали, уже долетел, заглушая доводы перепуганного рассудка, надтреснутый, дрожащий голосочек, и Марина услышала словно наяву:
Увы, увы, – вон тот лесок,
Те изумрудные холмы,
Где обнимал меня дружок,
Где по цветам бродили мы,
Как нежный лютик, вся звеня,
Была любовью я согрета…
Зачем покинул ты меня
В расцвете лет, на склоне лета?
О нет, о нет…
Но по всему выходило, что – да.
Марина с трудом подавила нелепое желание присесть в реверансе перед скелетом, который печально и жутко таращился на нее пустыми глазницами.
– Сэр Брайан, – пролепетала она, – это вы, сэр Брайан? Встретились ли вы с Урсулою?