Белая рубашка с длинным рукавом, галстук-бабочка, форменный красный жилет с большим круглым значком казино, нижняя пуговица расстегнута. Коротко подстриженные светлые волосы, пухлые щеки, пшеничные усы. Ростом, действительно, с меня, а вот что в два раза толще, это Мельников мне польстил. Хотя парень, конечно, полноват. Издержки профессии, наверное.
Я подошла к бару и, выждав удобный момент, тихо окликнула:
— Шурик?
— Слушаю, — он неожиданно живо крутанулся в мою сторону, любезная улыбка приклеена намертво.
— Хотелось бы побеседовать. Интимно, — прошептала я.
— Не понимаю… — несколько поблек бармен.
— А я объясню, не сомневайся. Только наедине.
— Но кто вы? И зачем… то есть почему…
— Шурик, не строй из себя болвана. После вчерашнего трудно не догадаться, кто я, зачем и почему.
— Но со мной уже беседовали! Еще вчера!
— Ты мне надоел, — змеюкой прошипела я. — Или ты сейчас выходишь со мной, или… — знаю я этот тип своих молодых современников. Такого непременно надо припугнуть, тогда он шелковым становится.
— Но я же на работе! — он взглянул на меня и поежился. — Хорошо. Лера, я на минуту, ладно?
Девица, которая в каком-то очень сложном ритме трясла шейкер, равнодушно пожала плечами, и Шурик вывел меня из зала через неприметную дверь рядом со стойкой в полутемный коридорчик. Я покачала головой:
— Выйдем на улицу.
Больше не сопротивляясь, он провел меня к задней двери, и мы вышли во двор. Я огляделась. Что ж, все как положено: в помещении бархат, позолота и хрусталь, а на хоздворе грязь, лужи и переполненные мусорные баки.
— Так кто же вы все-таки? — жалобно проблеял Шурик.
— Частный детектив Татьяна Александровна Иванова, — веско произнесла я и, продемонстрировав пистолет, ткнула его дулом в живот. После чего, резко сменив тон, ласково продолжила: — И сейчас ты, Шурик, быстро и внятно объяснишь мне, как и зачем ты моего лучшего друга, капитана Мельникова, под пулю подвел.
— Татьяна Ивановна! Христом-богом клянусь! — Бармен смотрел не на меня — не сводил взгляд с пистолета, упиравшегося в его пивное брюхо. Согнутые руки он сразу же, как только увидел оружие, поднял на уровень плеч, пухлые ладони, обращенные ко мне, дрожали.
— Татьяна Александровна, — невозмутимо поправила я. — Иванова — это фамилия. Ну, я жду.
— Татьяна Александровна, бог свидетель, ни при чем я! Да неужели бы я против Андрея Николаича! Мне Андрей Николаич как отец родной, так неужели такой грех на душу… Вот хотите крест вам на том поцелую?..
Он торопливо дернул «бабочку», расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и вытащил наружу небольшой золотой крестик, несколько раз его истово поцеловал, приговаривая:
— Ни при чем я, вот как бог свят, ни при чем!
— Верующий? — я убрала пистолет от живота, но в кобуру не спрятала, держала в руке. Шурик вздохнул чуть свободнее и с энтузиазмом отрапортовал:
— Истинно верующий, в церковь хожу, посты соблюдаю. — На секунду задумался, потом добавил: — каждое воскресенье на исповеди, у отца Михаила.
Надо же! В жизни не видела такого добропорядочного бармена. И ведь действительно похоже, что верующий. Интересно, он на исповеди отцу Михаилу рассказывает, сколько клиентов за неделю обсчитал? А что, все нормально, грешит парень и тут же кается, все по Островскому. Я еще пару секунд помолчала, внимательно вглядывась в него, нагнетала напряжение, потом улыбнулась и убрала пистолет. Шурик воспрял духом и тут же выразил полную готовность рассказать мне все, что я пожелаю узнать.
— Так что за людей ты хотел показать Мельникову?
— Татьяна Ива… извините, Александровна! Так ведь Андрей Николаич хотел узнать что-нибудь про Кондратова. Тот бывал у нас здесь. Раньше, естественно, до того, как его взорвали.
«Естественно, до того, — мысленно согласилась я, — после взрыва он потерял интерес к подобным развлечениям».
— И когда он погиб, сами понимаете, слухи пошли, сплетни. Тут разное болтали, но в основном, что жадность его сгубила. Сами понимаете, народ у стойки толчется, разговаривает под выпивку, а я работаю, не всегда и разберешь, кто что сказал. Но обсуждали, что вроде он, Кондратов то есть, кому-то здорово на мозоль наступил. А другие говорили, что не то он кому-то недоплатил, не то на него денег пожалели, решили, что убить дешевле…
— А ты сам как думаешь?
— Я об этом ничего не думаю. Мне о таких вещах и думать не положено. Но хочу вам сказать, в этом деле все может быть, он ведь большими деньгами ворочал, Кондратов, очень большими.
— Ну хорошо, это слухи, а что конкретно ты узнал, кого Мельникову показать хотел?
— Был один разговор. Вчера, уже под утро, перед закрытием. Клиенты поднабрались, разговорились… Подошли к бару двое, они не постоянные наши посетители, но последнее время каждый вечер заходили, когда на пару часов, а когда и на всю ночь. Играли всегда только в рулетку, к другим столам не подходили даже. Я им виски налил, они выпили, смеялись что-то, по плечам друг друга хлопали. Ну, я не очень прислушивался, устал уже. А они еще заказали, и тут один рюмку поднимает и говорит: «Помянем Барина, земля ему пухом!» И снова засмеялся. Другой ему буркнул что-то, я не разобрал, а этот знай себе ржет. «Отдадут, — говорит, — и вторую половину, мы их, — вы уж, Татьяна Александровна, извините, прямо повторять неудобно, — крепко за задницу держим». И тут до меня дошло: Кондратова-то убили!
— А раньше ты считал это самоубийством?
— Да нет, я имею в виду, что они убили!
— Не поняла, почему именно они?
— Так ведь «Барин» — это Кондратов! У него не то чтобы кличка, а так… вроде прозвища. Я, когда сплетни слушал, запомнил, его часто «Барином» называли.
— По-нят-но, — по складам сказала я. — И что потом?
— Потом тот, веселый, хотел к рулетке вернуться, а второй ему говорит: «Хватит, да и казино скоро закрывается, завтра все равно придем, вот и доиграешь». Выпили еще и ушли. А я сразу, ну то есть не сразу, а утром, Андрею Николаичу позвонил. Он же мне как отец родной, кто же знал, что так все получится?
Я сунула руки в карманы, постояла молча, пристально разглядывая бармена. Под моим взглядом он снова занервничал, снова потянулся к крестику, бормоча «вот как бог свят». Собственно, ни сам Шурик, ни его рассказ сомнения у меня не вызывали, просто надо было подумать.
— Подожди, — остановила я его бессвязный лепет. — Опиши мне этих двоих.
— Они оба… ну такие, обыкновенные, — он немного растерянно посмотрел на меня. — Не кавказцы, это точно, русские. Одеты хорошо, рубашки канадские, знаете, такие белые, из тонкого трикотажа. К телу очень приятно. Брюки… фирму назвать не могу, но на губернском рынке, на втором этаже недавно похожие видел, за тысячу двести, мокасины у обоих настоящие. Да, еще, у того, второго, часы на руке, «Ролекс», солидная вещь. А у веселого на левой руке кольцо. Печатка. На безымянном пальце. Если действительно золотое, то очень недешево стоит.