— Все, убежала, слава богу, — сказал Адам Егорович. — Ну и что, теперь за дело? Теперь я на все готов.
— Давайте, времени у нас в обрез, — ответила я.
И чтобы не терять больше драгоценные секунды, тут же запустила в лицо Адама Егоровича кусок мороженого, желая немного охладить его лирический пыл.
— Ты что? — вскочил он со своего места, вытирая со щеки розовые разводы. — С ума сошла?
Но тут же вспомнил про нашу договоренность:
— Что ты, дочка? Успокойся, доченька, ну чего ты так рассердилась?
— А на фиг ты отдал ей мой апельсин? — прогнусавила я, так как мне надо было найти хотя бы минимальную мотивировку предстоящему представлению. — Кто тебя просил?
— Да вот же, у тебя еще есть…
— А я, может, тот хотела? Он самый крупный…
Сидящие за соседними столиками люди с интересом смотрели в нашу сторону, еще когда мы сервировали стол для «завтрака», а теперь стали еще и прислушиваться.
Я сосчитала — всего семь зрителей, вместе с «белобокой». Не слишком густо, но на двоих усатых толстяков я возлагала особые надежды.
— Вот дура, — не очень громко высказалась в мой адрес сидящая за соседним столиком девушка, обращаясь к подружке. — Таких поискать.
— Я тебе дам дуру! — закричала я, расслышав реплику и тигрицей бросаясь в ее сторону. — А ну давай повтори, что ты сказала? А ну-ка, повтори?
— Ой, убивают! Да ты что? Отпусти же, ненормальная! — закричала девушка и забилась у меня под руками, когда я не очень сильно, но все же ощутимо схватила ее за тонкую шею. — Что я такого сказала? Помогите!
Но на помощь ей пока пришла только подружка, которая начала барабанить меня по спине хлипким кулачком.
Да, девчонки, хорошо бы вам на всякий случай выучить приемы самообороны, в жизни это никогда не помешает! Может быть, хотя бы мой случай вас чему-нибудь научит и наконец-то откроет глаза на то, как противно чувствовать себя беспомощной в подобных критических ситуациях.
— Доченька, ну не надо, ну успокойся, — появился где-то рядом Адам Егорович, который все больше входил в роль папочки, но сейчас, похоже, сильно жалел мою жертву. — Отпусти ее скорее, пойдем кушать…
— Папаша, что у вас с дочкой? Да усмирите вы ее, в конце концов! — звонко закричала «белобока». — Я сейчас милицию вызову.
— Не надо милицию, нет, не надо, — принялся уговаривать Адам Егорович. — Ее надо в больницу, у нее снова приступ. А ведь только что выпустили. Ну кто бы мог подумать? Пожалуйста, вызовите кто-нибудь «Скорую», тут диспансер за углом, где она год пробыла, а мы пока попробуем связать ее…
Я слышала, как Адам Егорович уговаривал одного из усачей дойти до психоневрологического диспансера за подмогой, и тот нехотя встал со своего места.
Чтобы немного поддать ускорения этому неповоротливому тюфяку, я схватила со стола девчонок недоеденную сосиску с кетчупом и прямиком запулила ему в спину, оставив на белой рубашке кровавый след от кетчупа.
Усач ругнулся, но зато, сразу же прибавив хода, перешел на легкий бег.
Черт побери, оказывается, буянить — это так приятно! Кто бы мог подумать, что можно испытывать такой восторг, кидаясь направо и налево мороженым и сосисками?
Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы, —
вдруг вспомнила я и прокричала вслух знакомые с детства пушкинские строчки, которые показались мне на редкость уместными сейчас, да просто гениальными. Особенно — про чуму, да еще в юбилейный год, во время настоящего пушкинского помешательства, когда Александр Сергеевич по чьему-то велению, по чьему-то хотению сделался даже сочинителем рекламного ролика про женские прокладки.
Но теперь главное — не переборщить, а то люди и впрямь подумают, что я собираюсь убить девушку, и вызовут милицию. И второе — не слишком сопротивляться, когда меня начнут вязать.
— Доченька, перестань, остынь, — снова начал зудеть рядом мой новоявленный «папочка», и я решила перекинуться на него, чтобы не возбуждать против себя чересчур сильной агрессии окружающих.
— Ты сам остынь, понял? — оглянулась я на него, сжав кулаки. — И вы все тут остыньте, пока не поздно.
И чтобы проиллюстрировать свою мысль, я схватила со стола початую бутылку шампанского, как следует встряхнула, зажала горлышко пальцами, наподобие распылителя, и направила Адаму Егоровичу в лицо.
Эх, кто бы меня тоже в такую жару, к полудню набиравшую обороты, искупал в шампанском!
Чтобы незабываемое ощущение от омовения в шампанском запомнили и скромные девицы, я как следует побрызгала и на них, вызвав новый всплеск визга, после чего они, наконец, решили все же дать деру и бросились из злополучного кафе вон.
Быстрым движением, вроде того, каким передергивают затвор у ружья, я тем временем схватила вторую бутылку шампанского, открыла ее с громким хлопком и продолжила необычные водные, а точнее, бесплатные шампанские процедуры, сама получая от этого невероятное удовольствие, так как пенных брызг хватало и на мою долю.
— Безобразница! Сумасшедшая! Шизофреничка! Они, эти двое, мне с первого взгляда не понравились, вызовите милицию! — снова закричала выскочившая из-за прилавка «белобока».
Проделывая свои «безобразия», я все это время боковым зрением следила, когда же, наконец, подъедет долгожданная «карета», чтобы доставить меня на нужный объект, где я смогу все же разыскать «цветочную» незнакомку? Какой все же этот толстяк оказался неповоротливый!
— Да ты мне сейчас всю точку разгромишь! — продолжала набрасываться на меня разъяренная «белобока». — Будете ущерб возмещать, точно говорю!
А вот это она «вешала» на меня совершенно напрасно! С самого начала я внимательно за собой следила, чтобы ни в коем случае не ломать в казенном заведении стульев, не опрокидывать столов и, вообще, не причинять кафе никакого материального ущерба, а действовать только своими, пусть весьма дорогостоящими боеприпасами, которые нарочно для этого были закуплены в достаточном количестве.
— А что я такого делаю, а? Я, наоборот, всех хочу накормить! — закричала я, пытаясь теперь, как самая настоящая сумасшедшая, изобразить вторую крайность, словно на меня вдруг внезапно напал приступ альтруизма. — Ешьте, ешьте, мне не жалко, кушай, дорогой папочка, тебе же надо поправляться…
И с этими словами я принялась запихивать в рот моего «папочки» целиком наспех развернутую шоколадку, которая в моих горячих руках тут же превратилась в липкое месиво.
Смотреть на «шоколадного» Адама Егоровича, у которого даже все очки теперь оказались перепачканными в шоколаде и мороженом, было на редкость смешно.
Собрав в охапку все, что еще оставалось после побоища на моем столе, я старательно обходила столики и уговаривала взять у меня совершенно безвозмездно бананы, шоколадки и все прочее, хотя народу в кафе на глазах осталось всего ничего — только с ног до головы вымазанный в шоколаде и мороженом Адам Егорович, усатый дядька, который дожидался своего друга, побежавшего в психушку за подмогой, разъяренная «белобока», которая не могла уйти со своего поста и грудью защищала витрину, да снова… та женщина, перед которой бедный Адам Егорович только что предстал в самом благородном виде.