– Вот сейчас я тебе пробку вытащу! – обозлился Илья, и Кузьма проворно отскочил на несколько шагов. – Чего надо?
– Да меня твоя Варька за тобой послала! Беги, кричит, скорей и доставь в каком хочешь виде немедля. Быстрее, у меня извозчик за углом! Ваши приехали, таборные. В гости!
– Да ты что?! – Илья сорвался с места. Уже заворачивая за угол, крикнул на ходу: – Дуй в трактир, предупреди Ваньку: я – домой!
Извозчик оказался резвый: через полчаса Илья был уже на Живодерке. Едва выпрыгнув из саней, он увидел во дворе Макарьевны юбки и платки цыганок.
– Ромалэ… – тихо сказал он, входя во двор. Женщины обернулись, заулыбались. Он узнал невесток деда Корчи – Симку, жену кривого Пашки, и маленькую толстую Фешу. Они кинулись к нему, затеребили, засмеялись:
– Илья, Илья!
– Т’явэс бахтало, чаво! Как живешь?
– Видали – на извозчике прикатил! Большим барином стал!
За спинами цыганок Илья углядел своего друга Мотьку – некрасивого крепкого парня с темным острым лицом, младшего внука деда Корчи.
– Мотька! Эй! Поди сюда!
Они обнялись так, что одновременно крякнули. Рассмеявшись, захлопали друг друга по плечам.
– Как ты тут, Илюха? – Мотька обрадованно сверкал черными, огромными, как у коня, глазами. – Сто лет тебя не видал! Без тебя на ярмарках хоть пропадай – нет торговли, и все! Совсем забыл родню?
Илья уже возмущенно взмахнул рукой, собираясь протестовать, но за спинами цыган послышался веселый скрипучий голос:
– А ну-ка, покажите мне этого барина!
Женщины с радостным гомоном расступились, и к Илье, прихрамывая, подошла старая Стеха. Из-под овчинного полушубка была видна вылинявшая красная юбка, старый зеленый платок окутывал голову и плечи женщины, съезжал на лоб. Черные, слезящиеся глаза улыбнулись Илье.
– Ну что, дорогой мой, миллионщиком заделался? Родню таборную совсем позабыл?
– Стеха… – Илья упал на колени, уткнулся лицом в холодную морщинистую руку. Старуха улыбнулась одними глазами, погладила его по голове.
– Встань, парень, встань. Вон Корча идет.
Илья вскочил – и тут же оказался в объятиях деда Корчи. От старика пахло луком, дегтем, крепким лошадиным потом и дымом – горьким дымом костра, и от этого запаха у Ильи перехватило дыхание. Как же давно он их не видел!..
– Откуда вы? Откуда?
– В Ярославль едем, на свадьбу. Через Москву проездом, вот и решили к тебе заглянуть… – Корча отстранил его, глянул в лицо, одобрительно похлопал по плечам. – Ты-то как здесь, парень? Нам сказали – князем заделался, большие рубли имеешь.
– Да, слава богу, ничего, – как можно равнодушнее сказал Илья, отчаянно жалея, что стоит перед цыганами в своем драном зипуне, воняющем конским навозом. Таким они его и в таборе видели, вместе ведь орали и махали кнутами на ярмарках… А вот посмотрели бы они на него в хоре! Увидели бы казакин, сапоги с блеском, золотую цепь и перстни! Но тут на крыльцо выбежала Варька, и Илья понял, что дела не так уж плохи. На сестренке было бархатное платье цвета бордо и переливающаяся персидская шаль, накинутая через плечо. На шею Варька умудрилась навесить все свои золотые цепи и кулоны, и они болтались перепутавшейся гроздью, свешиваясь до самого пояса. В ушах у Варьки были огромные серьги, а надела ли она кольца, Илья не сумел рассмотреть: руки сестры были по локоть в тесте.
– Чаялэ, да где вы там? – полусердито закричала она. – Кто обещал помогать? Ой, Илья, ну слава богу, наконец! Илья, они до завтра у нас побудут! Все – и Стеха, и Пашка, и Фешенька… Девки уже в лавку побежали, я такой жар-пар развела!
– Годьвари! [41] – похвалил ее Илья. И шагнул вслед за дедом Корчей в дом.
В комнате за широким столом Макарьевны сидели мужчины. Илья увидел и кривого Пашку в пестрой повязке через глаз, и лучшего друга Мотьку, и дядьку Сиво с длинным грустным носом, и двух братьев, Ваньку и Ваську, лихих конокрадов по прозванию «Ветры в поле». При виде Ильи они повскакали с мест, кинулись к нему:
– Илья! Чтоб мне света не дождаться! Смоляко!
– Как ты, морэ? Как живешь? Не скучаешь без кибиточки своей?
– Сказали, в хоре глотку дерешь – правда, что ли? Не женился еще? Мы тут тебе присмотрели одну, из наших же, старого Чоро дочка…
– Гнедых своих продал, не прогадал? Левая у тебя вроде прихрамывала…
– А слыхал, что нашего Саньку посадили? И добро бы задело, а то ведь за драку, дурака! Шесть человек детей оставил, жену! Совсем голов у цыган не стало!
– Ау нас так тебя вспоминали, когда под Смоленском встали, так вспоминали! Ох, и лошадочки же там, дэвлалэ, дэвлалэ… Кроме тебя, никто бы не взял!
Перед Ильей вертелись знакомые смуглые физиономии, блестящие глаза, ухмылки, белые зубы. Спина и плечи уже трещали от похлопываний и объятий. Илья едва успевал отвечать направо и налево, что живут они хорошо, что гнедых продавать он пока не стал и что он не женится под ружьем даже из уважения к старому Чоро. Наконец наобнимались, наорались, успокоились, полезли обратно за стол. Илья уже по второму разу слушал новости, узнал, что сестру Ваньки Жареного Таньку выдали за богатого цыгана-коновала из Орла, что Пашка и Сиво подрались спьяну на свадьбе из-за какого-то пустяка и не разговаривают по сей день, что у Чоро умерла жена, и старик ломает голову, как распихать по мужьям четверых оставшихся девок, что надо же иметь совесть и помочь родственнику, девки-то очень даже неплохие, вон хоть бы Ташка, погляди сам, какая красота подросла, а всего-то четырнадцать… Илья из вежливости поглядел. Ташку он помнил воробьенком, девчонкой-подлеточкой, бегающей по табору в рваном платье. Сейчас Ташка стояла вместе с женщинами, помогала Варьке резать капусту. Когда Илья взглянул на нее, обернулась. На него с вызовом, в упор посмотрели черные глазищи из-под стрел-бровей. М-да, неплоха…
– Красавица-девка, Илья! – стучал себя кулаком в грудь кривой Пашка. – Посмотри на глазки, на волосы! Фигуристая, как лошадка беговая! Я бы за такую трех коней дал! Нет, двух… двух коней и жеребчика! А добычливая, ловкая – настоящая цыганка, козла за корову на базаре сбудет! Мать-то ее, Билю, помнишь? Лихая была гадалка, всю семью кормила… Подумай, морэ!
– Отвяжись, – поморщился Илья. – Что ты так для Чоро стараешься? Должен ты ему, что ли?
– Дурак, – обиделся Пашка. – Не для старика, а для тебя стараюсь. Нам уж тут рассказали, что ты на ноги хорошо встал. Теперь можно и о семье думать, цыган ведь! Бери жену, морэ, заводи свой дом, семью начинай! Детей пора делать!
– Успеется… – отмахнулся Илья.
Пашка с досадой взмахнул руками, набрал было воздуху для новых уговоров, но сидящий рядом дед Корча опустил на Пашкино колено тяжелую ладонь, и тот умолк. Цыгане поторопились заговорить о другом.