— Я постараюсь свыкнуться с этой мыслью, — чуть слышно прошептала Елена, — но разве найдется такая девушка с возвышенными чувствами, способная на жертву, которая согласилась бы терпеть мое присутствие и которую я могла бы полюбить как сестру?
— Есть у меня одна мысль, она совершенно неожиданно пришла мне в голову, и я еще не обдумал этот вариант. Но, прежде всего, ты должна успокоиться, дорогая Елена. Подумай, ведь выбор зависит лишь от тебя одной, я предоставляю тебе право принять или отвергнуть кандидатуру, которую я предложу тебе.
— Найдешь ли ты в себе достаточно сил, чтобы жить с женой, к которой не лежит твое сердце? — спросила Елена.
Гольфельд сумел подавить усмешку, так как Елена не спускала с него испытующего взора.
— Я все могу сделать, если захочу, — ответил он. — А твое присутствие придаст мне сил… Об одном прошу тебя: не говори пока моей матери об этом важном деле. Она, как тебе известно, любит во все вмешиваться, а я не переношу ее опеки. Она узнает об этом, когда я представлю ей свою невесту.
Раньше такое бессердечное замечание страшно возмутило бы Елену, но теперь она даже не обратила на него внимания, потому что все ее мысли и чувства пришли в сильное возбуждение при одном только слове «невеста», с которым (хотя немало бывает и несчастных невест) тесно связано представление о радостях и блаженстве любви.
— О, Боже мой! — с невыразимой мукой простонала она, судорожно ломая руки, сложенные на коленях. — Я всегда надеялась, что не доживу до этого… Я не настолько эгоистична и не желаю, чтобы ты ради меня остался холостым. Нет, я только полагала, что моя близкая, по всей вероятности, смерть принудит тебя не подносить мне эту чашу горести и подождать, пока глаза мои закроются навеки.
— Но, Елена, зачем ты говоришь об этом?! — воскликнул Гольфельд, с трудом скрывая свое нетерпение. — Кто в твои годы думает о смерти? Ты будешь жить, и я уверен, что придет время, когда и мы с тобой будем счастливы. Теперь я оставлю тебя одну. Подумай хорошенько о том, что я сказал тебе, и ты сама придешь к тому же решению, что и я.
Он нежно прижал ее руки к своим губам и легонько поцеловал девушку в лоб, чего прежде никогда не делал, взял свою шляпу и тихо вышел из комнаты.
Едва затворилась за ним дверь, отделившая его от несчастной, обманутой им девушки, и он очутился один в коридоре, как он лукаво улыбнулся и самодовольно щелкнул пальцами… Каким низким и презренным плутом выглядел он в эту минуту! Как же он был доволен собой! Еще час тому назад его сердце переполняла злоба. Страсть к Елизавете, разжигаемая упорным сопротивлением девушки, достигла такого накала, что со вчерашнего дня он лишился самообладания, которым так гордился. Но в пылу страсти до сих пор ему ни разу не пришло в голову предложить свою руку желанной девушке. Он счел бы себя сумасшедшим, если бы подобная мысль явилась ему.
Но зато он изобретал в своем уме подлые замыслы и ломал голову над тем, как бы сломить упорство дочери письмоводителя. Событие в Гнадеке придало его мыслям совершенно другое направление. Молодая фрейлейн теперь представляла собой завидную партию. Она происходила из старинной дворянской семьи и была богата, а потому он принял великодушное решение осчастливить ее предложением. Что она без колебаний примет его, в этом он нисколько не сомневался. Единственное препятствие в исполнении этого плана заключалось в Елене — не потому, что этот шаг должен был причинить страдания горячо любившей его девушке (в его сердце не было жалости к ней), а вследствие того, что из-за женитьбы он мог лишиться наследства, на которое рассчитывал после смерти Елены. Из этого следовало, что надо действовать хитро и осторожно. Он совершенно хладнокровно играл чувствами несчастной и еще больше привязал ее к себе тем, что предоставил ей решение важнейшего вопроса своей жизни.
Как только Гольфельд вышел из комнаты, Елена, шатаясь, подошла к двери и задвинула засов. Теперь она всецело отдалась своему отчаянию. Бросившись на ковер, девушка стала рвать на себе волосы, а вся ее тщедушная фигурка тряслась как в лихорадке. Она жила только своим горячим чувством и невыносимо страдала при мысли, что вскоре потеряет любимого человека.
В ее голове образовался хаос самых разнообразных мыслей, но она не могла уловить ни одну из них. Сегодняшнее признание в любви, которое открыло ей одновременно ад и рай, безумная ревность к той, которой она пока даже не знала, но которая будет иметь все права жены, — все это терзало душу и грозило прервать слабую нить, связывающую ее с телом.
Лишь вечером Елена решила отворить дверь встревоженной горничной и после настойчивых просьб последней дала уложить себя в постель. Она строжайше запретила приглашать доктора, не приняла баронессу, которая хотела лично пожелать ей спокойной ночи, и провела в одиночестве эту самую ужасную ночь в своей жизни.
Она немного успокоилась только тогда, когда утренний свет заглянул в щели между шторами. Елена уверяла себя в том, что Гольфельд поступает совершенно бескорыстно. Разве он тоже не приносит себя в жертву? Ведь он любит ее, только ее, а должен принадлежать другой. Имела ли она право еще больше затруднять ему исполнение священной обязанности своими жалобами? Он предлагал ей следовать вместе с ним по нелегкому жизненному пути; могла ли она проявить слабость и малодушие, если он рассчитывал на ее силу воли? И если он найдет девушку, которая удовольствуется дружбой, хотя с полным правом может требовать любви, разве Елена позволит другой превзойти себя в самопожертвовании?
С лихорадочной поспешностью Елена схватила с ночного столика звонок и вызвала горничную, чтобы та помогла ей одеться. Она решила быть мужественной, но прежде всего должна была узнать имя той, которую Гольфельд считал способной взять на себя эту трудную миссию. Она мысленно перебирала всех своих знакомых девушек, но не было среди них ни одной, которую она тотчас не отвергла бы.
Время, когда она обычно по утрам пила кофе с баронессой и Гольфельдом, еще не наступило, но Елена была больше не в состоянии сидеть в своей комнате и велела отвезти себя в столовую в кресле, так как из-за слабости не смогла бы сама дойти туда. К своему великому изумлению, она узнала от лакея, накрывавшего на стол, что баронесса уже с полчаса как ушла гулять. Это необычайное явление было в данный момент очень удобно для Елены, потому что в окно она увидела Гольфельда, прохаживавшегося по площадке перед домом и не подозревавшего, что за ним наблюдают. У него явно было прекрасное настроение, время от времени он с удовольствием подносил ко рту сигару, и на его губах играла бессознательная улыбка, позволявшая видеть прекрасные зубы. На его лице не было и следа той борьбы, которая мучила всю ночь Елену. Он вовсе не походил на жертву рокового стечения обстоятельств. Или, быть может, это так проявлялась его сильная мужская воля?
Фрейлейн фон Вальде нахмурилась.
— Эмиль! — резко вскрикнула она.
Гольфельд от неожиданности вздрогнул, но быстро подошел к окну и помахал шляпой в знак приветствия.
— Как! — воскликнул он. — Ты уже здесь? Можно мне подняться к тебе?