— Я должна буду выслушивать его, — проговорила Лиана с раздражением, вызванным язвительной усмешкой Майнау, — для того, чтобы он внушил мне веру в колдунов и привидения, чтобы… — Тут она вспыхнула и замолчала, отрицательно помотав головой.
— Чтобы и к тебе относились с величайшей любезностью, — докончил он.
— Не здесь! Не здесь! — воскликнула она порывисто, указывая на Шенвертский замок. — Я раскаиваюсь, — продолжала она спокойнее, — что своим необдуманным вмешательством ускорила решение судьбы Габриеля, все же прочее я готова повторить слово в слово, даже если бы от меня потребовали представить новые доказательства пред лицом высокопоставленной лживости и твоих язвительных насмешек… Еще я раскаиваюсь…
— Дай мне закончить, Юлиана. Я не желал бы слышать этого из женских уст, — прервал он ее. Теперь он говорил очень серьезно и резко переменился в лице, что уже раз смутило ее сегодня. — Ты еще раскаиваешься в том, что по неопытности и простодушию решилась вступить в брак, и горячо обвиняешь меня, человека опытного, который должен был хорошо знать и понимать, что делал и чего требовал.
— Да, да!
— А если и он раскаивается?
— Ты согласен, Майнау? Ты позволяешь мне удалиться? Уже сегодня? — спросила она, затаив дыхание; глаза ее заблестели, и она с мольбой прижала руки к груди.
— Этого я не имел в воду, Юлиана, — ответил он, видимо удивленный старательно сдерживаемым восторгом. — Ты не так поняла меня, — добавил он, отчеканивая каждое слово, причем губы его нервно задрожали. — Оставим это; здесь не время и не место для каких-либо соглашений.
— Соглашений? — повторила она тихо, и ее руки опустились. — Да они и невозможны! К чему же откладывать?
Боже мой, я утратила желание что-либо делать, утратила честные намерения, с какими вступила на свое новое поприще. Я измучена и с трудом сохраняю внешнее спокойствие; душою и сердцем я в Рюдисдорфе, а не здесь! Подобное возможно лишь на короткое время, но не на всю жизнь!.. Соглашение!.. — Она горько рассмеялась. — Месяц тому назад я готова была договариваться, искренне желая исполнять взятые на себя обязательства, теперь же, после всего, что случилось, я не могу! Я отказываюсь от всяких соглашений!
— Но я… нет, Юлиана! — воскликнул он запальчиво, и жилы на висках его вздулись.
С минуту она молча стояла перед ним: она его боялась в таком состоянии; но не лучше было бы для обеих сторон, чтобы разрыв произошел именно теперь?
— Я, кажется, догадываюсь, почему ты желаешь, чтобы я осталась в твоем доме, и это для меня большое утешение, — сказала она кротко. — Ты заметил, что я от всего сердца полюбила твоего сына… Ну, так отпусти Лео со мной в Рюдисдорф, Майнау! Клянусь тебе жить только для него и беречь его как зеницу ока. Я знаю, что Магнус и Ульрика с радостью примут его; как многому он может научиться у этих высокоодаренных людей!.. Тогда ты спокойно можешь отправляться путешествовать и отсутствовать в Шенверте хоть несколько лет… Отпусти со мною Лео, Майнау!
И она с мольбой протянула к нему руки, но он порывистым движением оттолкнул их.
— Должно быть, Немезида [16] действительно существует!.. Я желал бы слышать, как они все, все хохочут!
Со злобным смехом запрокинул он голову и устремил взгляд на синее небо, как будто вдруг увидел там тех, о ком говорил.
— Знаешь ли ты, что значит жестоко уязвленное самолюбие, Юлиана? Я когда-нибудь тебе скажу, не теперь, еще не скоро, пока…
Молодая женщина вдруг молча прошла мимо него; он стоял спиной к охотничьему домику, а потому не мог видеть, как из-за кленовых деревьев показалась герцогиня со своей фрейлиной.
Незавидным было положение Лианы! Быстрый любопытный взгляд герцогини отметил, как резко оттолкнул Майнау ее руки. С пылающим лицом шла она навстречу дамам; от нее не укрылась злобная ухмылка, мелькнувшая на лице фрейлины, и это усилило ее смущение.
Герцогиня своим появлением положила конец тягостной сцене между супругами. Муж журил свою молодую жену за ее недавнюю бестактность и сурово отверг ее просьбу о прощении, что возможно только при совершенном отсутствии чувства. Теперь она была спокойна и размышляла о том, что этой со смущением приближавшейся к ней рыжеволосой Трахенберг, чтобы быть олицетворением гетевской Гретхен, недоставало только вещей маргаритки в руке, на которой бы она гадала. И отчего бы не признать, что эта преследуемая всеми ненавистная вторая жена была чрезвычайно прелестна? Фауст не любил ведь Гретхен, он обращался с ней сурово, потому… да потому, что не мог так же скоро отвязаться от девочки с красновато-золотистыми волосами, как скоро, из жестокой мести, связал себя с ней.
— Любезная баронесса Майнау, зачем вы уединяетесь? — воскликнула она, благодушно обращаясь к молодой женщине.
В руках у нее была корзинка с фруктами. Герцогиня остановилась в такой живописной позе в ожидании приближавшихся, что если бы держала корзинку повыше, то можно было бы подумать, что она хотела изобразить дочь Тициана в живой картине.
— Вот моя благодарность за ваши прекрасные цветы — я сорвала это собственноручно, — сказала она, подавая Лиане фрукты.
Фрейлина с удивлением смотрела на этот дар. Она не привыкла к тому, чтобы гордая герцогиня выражала так дружественно свою благодарность, — может быть, она не знала, что одержимая страстью женщина, вполне уверенная в своем торжестве, может относиться чрезвычайно ласково и милостиво к побежденной…
— А теперь сделаю вам выговор, любезная баронесса! Почему вы избегали нас до сих пор? — спросила она. — Я надеюсь увидеть вас у себя в самом скором времени.
Лиана бросила на стоявшего возле нее Майнау быстрый взгляд… Ноздри его едва заметно дрожали, как будто он удерживался от иронической улыбки; а в общем он опять принял свой обычный вид человека важного и равнодушного ко всему окружающему.
— Ваше высочество, извините меня, если я ослушаюсь вашего повеления, — решительно сказала молодая женщина. — Через несколько дней мой муж отправится в путешествие и отпускает меня в Рюдисдорф, — проговорила Лиана так спокойно, как только могла.
Разрыв произошел при совершенно мирных обстоятельствах.
— Как, барон Майнау! Неужели это правда? — спросила герцогиня слишком торопливо и встревоженно.
Она до того забылась, что фрейлина стала покашливать.
— Отчего же нет, ваше высочество? — ответил Майнау, равнодушно пожимая плечами. — Рюдисдорф чрезвычайно здоровая местность и весьма подходящая для тех, кто больше всего любит погружаться в самого себя… Так как я сам перелетная птица, зачем же я буду препятствовать другим вернуться в свое родное гнездо?.. Берегись, Юлиана! Она порвет твое прелестное платье!
Майнау говорил об огромной собаке, принадлежавшей Лео и, вероятно, самовольно вырвавшейся из охотничьего домика и радостно прыгавшей вокруг молодой женщины.