— Эта прелестная дама там, внизу, — баронесса Лессен? — с живым интересом спросила Елизавета.
— Нет, — ответил лесничий, взяв подзорную трубу, — это барышня фон Вальде, сестра владельца Линдгофа. Ты назвала ее прелестной? Головка действительно очень красива, но она калека и ходит на костылях.
В эту минуту в комнату вошла госпожа Фербер. Она тоже посмотрела в подзорную трубу и нашла девушку хорошенькой, причем обратила внимание на выражение бесконечной доброты на ее лице.
— Да, — подтвердил лесничий, — говорят, она очень добра и кротка. Когда она поселилась здесь, все в один голос хвалили ее, но с тех пор, как баронесса Лессен взяла бразды правления в свои руки, все изменилось. Она во все сует свой нос. Горе бедняку, обратившемуся туда за помощью, — он не получит ни гроша, но будет награжден потоком язвительных замечаний, если окажется, что он предпочитает ходить в церковь к нашему старому пастору, а не слушать в часовне замка проповеди домашнего учителя баронессы, который каждое воскресенье посылает громы и молнии проклятий на головы безбожников.
— Такие принудительные меры — очень плохое средство для укрепления веры, — заметила госпожа Фербер.
— Они совершенно уничтожат ее и приучат людей к ханжеству, а подают дурной пример в этом сами обитатели особняка, — гневно воскликнул лесничий. — Они целыми днями читают Библию, где говорится о христианском смирении, а сами становятся все высокомернее. Они даже стараются уверить всех, что их благородные тела состряпаны совсем по-другому, чем бренная оболочка их братьев во Христе. Они устраивают благотворительные лотереи, подписки и тому подобное, при этом грабят всю округу, но чтобы взять из собственного кармана… Не тут-то было! О, как меня злит, когда люди выставляют напоказ свое мнимое благочестие! Там, в замке, чуть ли не поминутно звонит колокольчик, и всем в окрестности известно, что «господа молятся». Хотел бы я знать, что чувствует при звуке этого колокольчика какая-нибудь горничная, у которой в руках раскаленный утюг, или повар, которому пришло время доставать из печи нежное жаркое.
— Да, я очень сомневаюсь в их молитвенном рвении в такие минуты, — с улыбкой отозвалась госпожа Фербер. — А господин фон Вальде одобряет эти нововведения баронессы Лессен?
— Судя по тому, что я о нем слышал, вряд ли. Но что из того? Он в данное время исследует пирамиды, чтобы пролить свет на давно прошедшие времена. Откуда ему знать, что его достопочтенная двоюродная сестра в своем христианском усердии старается затушить сомнительный свет настоящего? Да он, похоже, тоже не без причуд. Князь Л., который к нему очень расположен, в былые годы весьма желал завлечь его сюда браком с одной придворной дамой, но фон Вальде отказался, как говорят, только потому, что она не очень древнего рода.
— Ну, тогда может случиться, что он привезет сюда какую-нибудь прелестную феллашку [28] , предки которой покоятся среди мумий где-нибудь в Мемфисе, — со смехом заметила Елизавета.
— Не думаю, чтобы он вообще когда-нибудь женился, — возразил дядя. — Он уже не первой молодости, привык к кочевой жизни, да и, говорят, никогда особенно не возился с женщинами. Я готов дать голову на отсечение, что этот, там, внизу, уже давно считает своей собственностью Линдгоф и все другие поместья в Саксонии и невесть где еще.
— Разве он имеет на них какие-то права? — спросила госпожа Фербер.
— Конечно, это сын баронессы Лессен. Кроме этой семьи у брата и сестры фон Вальде нет никаких родственников. Баронесса раньше была замужем за неким господином фон Гольфельдом, от этого брака у нее родился мальчик — это молодой человек, сидящий там, внизу. Ему после ранней смерти отца досталось громадное имение Оденбург по ту сторону Н. Молодая вдова вскоре вторично вышла замуж за барона Лессена. Правда, ему сопутствовала сомнительная слава, но это не имело большого значения, так как он являлся камергером и открыл своей супруге доступ ко двору. После десятилетнего супружества второй муж баронессы также скончался, оставив ей, кроме маленькой дочери, кучу долгов. Конечно, ей очень нравится властвовать в Линдгофе, так как, говорят, сын ни в грош не ставит ее.
Вошедшая служанка, вооруженная ведром и метлой, прервала разговор. Подзорная труба была поспешно сложена, лесничий снова принялся за очистку оконных рам и подоконников от остатков растений, а госпожа Фербер с Елизаветой занялись мебелью, стараясь при помощи тряпки и щетки вернуть ей прежний блеск.
День Святой Троицы миновал, но в старом замке еще царило праздничное настроение, несмотря на то что Фербер приступил к исполнению своих обязанностей и ему предстояло регулярно бывать в Л., а госпожа Фербер и Елизавета получили с помощью Сабины значительный заказ из бельевого магазина в Л. и, кроме того, усердно работали в саду, который должен был уже в этом году одарить их по мере сил. Такое настроение, не оставлявшее новых обитателей замка, несмотря на неустанный труд, вызвано было тем обстоятельством, что семейство Фербер не могло нарадоваться переменам в их жизни и постоянно сравнивало настоящее с прошлым, что вместе с непривычной жизнью в лесу будоражило их умы.
Заботливые родители решили, что Елизавете достанется комната с гобеленами, потому что из ее окон открывался самый красивый вид и она при первом осмотре замка больше всего понравилась девушке. Дверь, ведущую в большой флигель, опять заложили кирпичом. В глубине комнаты красовалась одна из кроватей с балдахином, у окна стоял письменный стол, который, помимо старинного письменного прибора, украшали две хорошенькие вазочки с цветами, а на широком каменном подоконнике среди нежной зелени сирени помещалась медная клетка, в которой кенарь Ганс распевал свои трели на зависть всем лесным виртуозам.
Когда обставляли комнату и госпожа Фербер поминутно приносила какую-нибудь вещицу, чтобы сделать ее как можно уютнее, отец, встав около более длинной стены и загородив ее руками, изгнал в другую комнату диванчик, который собирались там поставить.
— Нет уж, эту стену я оставляю за собой! — улыбнулся он, внося большую полку из темного дерева и прикрепляя ее к стене. — Здесь должен царить только он, — добавил Фербер, помещая на нее бюст Бетховена.
— Но ведь это совсем некрасиво! — воскликнула жена.
— Подожди немного. Завтра или послезавтра ты убедишься, что у меня не такой уж дурной вкус.
На следующий день отец семейства и его брат уехали в город. Когда они вечером вернулись, то не прошли через калитку, а велели открыть большие ворота, и четыре носильщика внесли какой-то большой блестящий предмет. Елизавета стояла в кухне у окна и была занята первый раз в новом жилище приготовлением ужина. Она громко вскрикнула: это несли рояль, который был водворен в комнату с гобеленами под полку с бюстом Бетховена! Елизавета плакала и смеялась и в восторге бросилась отцу на шею, ведь тот истратил на рояль все, что было выручено от продажи мебели в Б. Он считал, что должен возвратить ей то, что составляло радость ее жизни. Этот инструмент был гораздо красивее, чем прежний, и более новый. Она тотчас же открыла крышку, и в стенах, где так долго царило молчание смерти, раздались мощные аккорды.