— Дела идут прекрасно. Он обладает большой культурой, которую неустанно расширяет, стремясь во всем походить на своего отца. Его сыновняя почтительность необыкновенно трогательна. Вы бы очень удивились, побывав на улице Лилль. С помощью объявлений в газетах он вернул всех старых слуг, к сожалению, конечно, без бедного Люсьена Сервона, и сумел отыскать следы почти всех утраченных вещей и мебели. Сейчас я доложу ему о вашем приходе, он у себя в кабинете.
Но он не успел это сделать. В следующую секунду, распахнув дверь кабинета, появился новый антиквар и, сияя, воскликнул:
— Альдо! — но тут же, страшно сконфузившись, поправился: — Князь Морозини, прошу вас меня простить, неожиданность вашего появления…
— Не стоит извиняться, мой мальчик. Называя меня по имени, ты делаешь меня моложе, а это всегда приятно. Скажи-ка лучше, как ты называешь Видаль-Пеликорна, когда он приходит тебя навестить? А он ведь приходит, не так ли?
— Да, приходит, и для меня это большая радость. Я стольким ему обязан.
— Так как ты его называешь?
— Адальбер, — признался юноша, густо покраснев. — Сначала мне было трудно, но он настаивал.
— Представь себе, я тоже настаиваю на Альдо. Ты угостишь меня рюмочкой? Если, конечно, придерживаешься отцовского обычая.
— Я дорожу всеми его обычаями, и этим в том числе. Закройте магазин, господин Бейли, и присоединяйтесь к нам. На прошлой неделе я обновил наш запас виски.
— Спасибо, но думаю, что вам лучше побыть вдвоем с глазу на глаз в вашу первую встречу, а у меня есть дело: нужно осмотреть два угловых шкафчика в стиле Людовика XVI, которые мы вчера получили.
Со стесненным сердцем Альдо вошел в элегантный и уютный кабинет, где столько раз сиживал со своим другом Жилем, который, вернувшись с войны, руководил его первыми, такими еще неуверенными шагами в области элитного антиквариата. Специалист по XVII и XVIII векам, Вобрен держал у себя только подлинники, причем в самом безупречном виде, посвятив свою жизнь поиску сокровищ искусства, которые развеялись по всему миру после того, как французские дворцы, в том числе и несравненный Версаль, были разграблены во время Революции. Неудивительно, что Вобрену удалось собрать весьма недурную коллекцию.
Альдо вновь с удовольствием разглядывал бюро времен Людовика XV работы Ризнера, изящные канделябры «Томира», ковры Савонри, украшавшие стены; табуреты с ножками в виде буквы Х из позолоченного дерева с сиденьями, обтянутыми красной кожей, на каких во времена королей получали право сидеть герцогини. Он разглядывал книги в тисненных золотом, потускневших переплетах, камин из розового мрамора и пушистый ковер — тоже, разумеется, Савонри, — покрывавший в кабинете весь пол.
Хозяин с присущей ему деликатностью оставил на несколько минут гостя, позволяя ему прийти в себя, успокоиться, смахнуть невольно заблестевшую слезу, а когда вернулся, подал красивую хрустальную рюмку с солидной порцией «Наполеона», вспомнив, что Альдо отдает предпочтение коньяку, а не виски. Морозини улыбнулся.
— Ты не жалеешь о службе в суде?
— С каждым днем все меньше. Там я никогда бы не был так свободен, как здесь. Профессия антиквара куда увлекательнее возможности выносить приговоры от имени Республики.
— А как к этому относится твоя мать?
— Мама? Она довольна. С недавнего времени она стала жить со мной, приняв на себя заботу о доме, который восстановлен во всех мелочах и стал точно таким, каким был при жизни отца… Я бы очень хотел, чтобы в ближайший вечер вы пришли к нам поужинать вместе с Адальбером, госпожой де Соммьер и мадемуазель Мари-Анжелин. Мама так хочет с ними познакомиться!
— Не сомневайтесь, что желание обоюдно. Мы с радостью принимаем твое приглашение. Кстати, относительно знакомых, входя в магазин, я заметил баронессу фон Эценберг, которая выходила отсюда…
— Вы имеете в виду госпожу Белмон? Она больше не хочет вспоминать свой титул и немецкую фамилию. Теперь она носит только то имя, которым подписывает свои работы. Она тоже была очень растрогана, когда вошла сюда, и рассказала, что отец устроил большую выставку ее скульптур, которая имела бешеный успех.
— Вполне заслуженный. У автора огромный талант. А что касается твоего отца, то не буду от тебя скрывать, он был страстно влюблен в госпожу Белмон.
— Вот как? Но тогда… Почему вдруг этот ужасный брак?.. Хотя я тоже могу понять…
Альдо не мог не улыбнуться.
— Сердце нашего дорогого Жиля, который ни за что не желал расставаться с холостой жизнью, было на удивление пылким. Я был свидетелем, как на протяжении четырех лет он был увлечен четырьмя женщинами. По порядку: сначала танцовщицей-цыганкой, потом госпожой Белмон, затем прекрасной, но очень капризной итальянкой и, наконец, той, которой удалось склонить его к браку.
— Четырьмя? За четыре года? — переспросил ошеломленный Франсуа.
— Ну да! Он пользовался успехом. Адальбер может рассказать тебе намного больше. Но возвратимся к госпоже Белмон. Как я понял, она вернулась из путешествия, и, как мне показалось, не одна.
Франсуа-Жиль пожал плечами.
— Трудно было бы это не заметить. Ее спутник — целая планета, целый театр, который хочет забавлять. И действительно забавляет госпожу Белмон.
— Это я тоже успел заметить, — упавшим голосом произнес Альдо.
— Кстати, он ваш соотечественник. Почти соотечественник, так как не имел счастья родиться в Венеции. Граф… Фанкетти! Да, я не ошибся, Оттавио Фанкетти. Кажется, неаполитанец.
— Южанин, я сразу догадался, — пробормотал Альдо, совсем не благовоспитанно сопя. — А ты не знаешь случайно, где она его откопала?
— Знаю. Они встретились на пароходе. Дорожное знакомство. Быстро подружились, быстро распрощались, сами знаете, как это бывает. Но графа, похоже, зацепило, — добавил молодой человек, который, работая помощником прокурора, очевидно, приобрел некоторый опыт в физиогномике. — Я налью вам еще немного коньяку, — предложил он успокаивающим тоном.
Но Альдо уже поднялся.
— Нет, спасибо. Пора. Меня ждут на улице Альфреда де Виньи. Могу захватить и тебя, если хочешь. Тетя Амели и Мари-Анжелин будут рады тебя повидать.
— Я бы с большим удовольствием, но в два часа у меня встреча в Версале. Но я позвоню и напомню о приглашении. Буду очень рад с ними увидеться.
— А почему до сих пор не давал о себе знать?
— Да как-то не решался. Госпожа де Соммьер, она такая…
— Ну, ну, перестань, дружок! В общем, это я все улажу. И позвоню, чтобы договориться о дате.
Поговорив еще с минутку с Бейли, князь Морозини пустился в обратный путь к улице де ла Пэ — туда, где оставил машину.
А Хэлен Адлер, горничная Полины, которую хозяйка отправила за покупками в «Гранд Мэзон де Блан», нагруженная пакетами, направилась к газетному киоску, привлеченная поразившей ее фотографией. Она купила газету и сунула ее под мышку, поскольку обе руки у нее были заняты, а ей предстояло пересечь улицу Дону и при этом постараться не попасть под машину. Перейдя на другую сторону и полюбовавшись на черную с золотом витрину Картье, Хэлен, желая удостовериться, что ей не привиделся сон, постаралась освободить одну руку и заглянуть в газету, которая так ее заинтересовала. В результате своих гимнастических упражнений ей удалось уронить только три из полудюжины своих свертков, один из которых подкатился прямо под ноги Альдо. Тот споткнулся, едва не упал, выругался и, увидев, что сверток принадлежит даме, принялся извиняться.