— Кто находился в то время в кафе?
— Скопцов и Ромка Делун, его старый знакомый.
— С Делуном ты знаком?
— Он здесь часто бывает, поэтому, естественно, знаком.
Нелегко разговаривать с человеком, который, как казалось, недоволен абсолютно всем. Но мне не было никакого дела до его дурной наследственности, обусловившей тяжелый характер парня, а также до его левой ноги, с которой он, видимо, встал сегодня с постели.
— Во сколько Делун ушел? — Твердыми интонациями своего голоса я демонстрировала настойчивость. Пусть не рассчитывает от меня так просто отделаться.
— Около половины десятого. Он торопился в школу.
— Вспомни хорошенько, из них двоих никто не отлучался за это время? Я имею в виду промежуток времени с половины девятого до половины десятого.
Как-то странно прищелкнув языком, Алексей поднялся и бросил в мою сторону:
— Пошли со мной.
Я повиновалась и проследовала за Еременко в компьютерный зал, надеясь, что за этим последует рассказ о нетривиальном развитии сюжетной линии, произошедшей двадцать первого сентября.
— За этим компом сидел я, вот здесь — Делун, — водил пальцем в пространстве мой собеседник, указывая на рабочие места, в настоящий момент пустующие. — А вот здесь лазил в Интернете Скопцов. Он посетил сайт «Европы-плюс» и любовался фотографиями диджеев. Его сильно забавляло, что милые голоса радиоведущих не стыкуются с их весьма потертым и посредственным внешним видом.
— Этот момент вы почему-то тоже хорошо запомнили, — саркастически заметила я. Создавалось впечатление, что Еременко будто специально толкает подготовленную речь относительно безукоризненного алиби Скопцова. Хотя я не делала акцента на том, кто меня интересует больше — он или Делун. Тем не менее мой задумчивый визави с особой тщательностью разрисовывал предо мной в деталях, чем занимался в интересующий меня период времени Скопцов. У Алексея что, на самом деле такая незаурядная память?
— Запомнил, потому что Виталя своими постоянными выкриками и комментариями мешал нам с Ромкой работать. На одну фотографию — это был особо редкий экземпляр — я даже подошел посмотреть. Вместо очков — две лупы, на вид — не больше пятнадцати лет, а взгляд, как у перекормленного ежика, — осоловелый.
В этот момент на лице Алексея возникло нечто, отдаленно напоминающее оскал питекантропа, но им выдаваемое за улыбку.
— Впрочем, — добавил он, когда его «милая» улыбка погасла, — творческие люди, как правило, всегда со сдвигами в ту или иную сторону.
Я пыталась выкристаллизовать свои ощущения относительно честности этого человека. Тревожный сигнал был один: наличие у Алексея слишком незаурядной памяти. Самое прискорбное, что я не могла никак проверить, действительно ли его память настолько хороша, или же он просто заучил все то, что продиктовал ему Скопцов.
Думаю, выгораживать друга из чувства солидарности можно, но не в таком серьезном случае. Значит, придется просветить Еременко, сказать, по какому такому поводу я задаю ему столь нестандартные вопросы. До сих пор Алексей, видимо, из-за полного отсутствия любопытства даже не пытался это выяснить.
Вкратце я посвятила его в суть дела. Рассказала про ужасную смерть Ксении Даниловны и про возможность участия в убийстве тех двоих, которые утром двадцать первого сентября якобы никуда не отлучались из Интернет-кафе. В лице Еременко ничего не изменилось. Не дрогнул ни один мускул, не возникло даже вялого интереса к произошедшему. Никакого осознания последствий за дачу ложных показаний. Ни-че-го.
— Все было так, как я сказал. Мне нечего добавить.
Он начал раздражаться. Как такого бирюка допустили работать с людьми? Видимо, Еременко знает столько, что его работодатели сочли нужным закрыть глаза на трудное детство и непростой характер своего работника.
— Где сейчас находится поклонник радио «Европа-плюс»? Он, кажется, обычно приходит на работу к восьми?
— Да вот он, — кивнул Алексей в сторону входной двери, где возникла согбенная фигура Скопцова. Сутулясь больше обычного, незадачливый герой-любовник направлялся в нашу сторону. Мое присутствие, как я могла догадаться по его кислой физиономии, Виталия совсем не обрадовало.
Я обязана подозревать всех. Даже несмотря на жалкий и поникший вид подозреваемых. Но, глядя на Скопцова, я осознала, что мои вчерашние злость и раздражение по поводу его дурацкой выходки куда-то улетучились. Я вдруг поняла, что относилась к нему слишком пристрастно. Сейчас, глядя на потухший взгляд Виталия и совершенно серый цвет лица, я решила взвесить все известное еще раз.
Итак, предположим, что Скопцов — убийца. Каков его мотив? Ничего более или менее вразумительного на эту тему я не придумала. Далее. Вчера у него была прекрасная возможность огреть меня кирпичом по голове как раз в тот момент, когда я ползла вверх по стене. Но он этого не сделал. Никаких угроз и запугиваний с его стороны также не последовало. А значит, что как бы нелепо ни выглядело наше вчерашнее свидание, оно на самом деле таковым и являлось. Виталию так сильно хотелось покорить мое воображение, что он придумал анекдотичную встречу возле заброшенного дома на краю географии.
Вчера мне было не до смеха, а сейчас так и хотелось рассмеяться в голос. Как я только могла подозревать этого тщедушного, субтильного парня в покушении на мою жизнь? Сейчас мои подозрения выглядели несуразно и дико.
Следующее. Какой смысл Еременко выгораживать своего коллегу по работе? Смысла я не видела. Скорее всего он говорил правду. Что же тогда получается? Что Скопцов на самом деле — белый одуванчик и я слишком плохо о нем подумала?
Все эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, пока Виталий шагал в нашу с Еременко сторону. Он сразу понял, что речь между мной и его напарником шла о его персоне, поэтому, подойдя, спросил:
— Ты по-прежнему думаешь, будто старушку прикончил я?
Отсутствие энтузиазма в голосе и полная обреченность. Человек полностью смирился со статусом преступника, который я ему присвоила, и даже не хотел ничего опротестовывать.
Переведя взгляд с Еременко на Скопцова, я благосклонно ответила:
— У тебя появился шанс сохранить незапятнанной свою репутацию. Твой напарник подтвердил твое алиби.
Я ожидала, что после моих слов лицо Виталия прояснится, но ошиблась. Видимо, мое вчерашнее поведение оставило на его челе неизгладимый отпечаток. Передо мной стояли два угрюмых, безрадостных компьютерщика, и мне захотелось побыстрее покинуть помещение.
— Теперь твоим основным желанием должно стать мое невозвращение сюда, — сказала я Скопцову напоследок.
— Все равно я буду ждать тебя, даже если ты придешь с наручниками, — грустно ответил Виталий, нисколько не смущаясь присутствия Алексея.
Где-то внутри меня закопошились угрызения совести, но я поспешила их подавить. Любовь я воспринимала лишь теоретически, и то тогда, когда меня она не касалась. Мне нечего было ответить Виталию, поэтому я развернулась и спокойно вышла на улицу. На душе скребли кошки.