Мне, конечно, сразу захотелось Любе сообщить куда я пропала, но она уже была в таких эмоциях, что остановить ее не представлялось возможным.
— Хоть сама сражайся за тебя, — пылко горевала она, — но разве в таких делах кто-то поможет? Тут такие проблемы, такие проблемы, а ты и в ус не дуешь! Надо парочку эту разбивать: Юльку на место ставить, а Женьку обратно в стойло загонять. Как он, негодяй, мог забыть, что любит только тебя одну?! Ведь при всех же, подлец, клялся! Тут бы срочно с него и спросить, нет же, ты вдруг, как на зло, пропала!
— Да не пропала я! Не пропала! — с трудом заглушая Любу, завопила я. — Меня в покушении на президента подозревают, разве не знаешь ты?
Люба отреагировала таким ахом, что в дальнейшем разговоре уже не было необходимости. Было ясно, что ничего не знает она, кроме того, что покушение было. И все!
А я, наивная, собиралась расспросить Любу о соседях. Надо же как загрузила она меня: ни на каких соседей времени не оставила. Не оставила времени ни на какие вопросы.
Однако, я спросила:
— А почему Тамарка не в курсе?
— Да, Тамарка не в курсе, — подтвердила Люба. — С меня взяли подписку о неразглашении. Сказали, что это государственная тайна. Я теперь под статьей хожу. А-аа! — с некоторым запозданием опомнилась она. — Зачем же я тебе рассказала?
— Удивительно, что ты Тамарке не рассказала, — горестно усмехнулась я.
— Тамарка меня об этом не спрашивала, — пояснила Люба.
Продолжать разговор уже крайне было опасно, к тому же, кроме икоты Машутки да живота Ванюшки Люба настроена была только о Женьке и Юльке говорить, мне же тема эта была отвратительна, чтобы не сказать хуже.
Я вернула таксисту трубку и покинула автомобиль.
Забыв о Владимире Владимировиче, просто брела по улице. В голове поселился пчелиный рой из мыслей, причем некоторые “пчелы” так больно жалили, что я невольно начинала подвывать.
Представляю как странно это выглядело со стороны: разодетая в пух и прах дама с претенциозной прической и тщательнейшим макияжем в грустной задумчивости куда-то бредет и время от времени взвывает, как голодная волчица на луну.
Но как тут было не выть, когда память выдавала душещипательные эпизоды из моей семейной жизни, начиная с самых ее истоков!
“— Вы ко мне обращаетесь? — с улыбкой женщины, знающей себе цену, спросила я.
— Простите, я кажется на вас наступил, — смущаясь под моим пристальным взглядом пробормотал он.
— Ах, это были вы? — “приятно” удивилась я. — Ничего страшного, и в другой раз не стесняйтесь, когда попадусь на вашем пути.
— Вы сердитесь? — упавшим голосом спросил он.
— Я бываю капризна. Особенно когда по мне топчутся в самом прямом смысле.
— Еще раз простите, но, к сожалению, другого выхода не было…”
Ах, так я впервые увидела его. Как он был красив! Как добр! Благороден!
Надо же, — теперь уже не верится — этот предатель меня от верной смерти спас: если бы не он, погибла бы под колесами электропоезда.
Но для чего спас?
Чтобы мучать?!
“…
— Я заметил вас еще на эскалаторе, — едва ли не краснея признался он. — И был потрясен, потому что не видел девушки красивей…”
Да, он прямо так и сказал, чем мгновенно приручил мое строптивое сердце. Глупое сердце!
Особенно меня поймут те, которые узнают, что от девушки я уже тогда была на расстоянии двадцати лет.
“…
— Женька! Ты мой самый лучший на свете муж!
— Я таким родился.”
Только теперь начинала я прозревать, как в последние годы была счастлива. Мы даже ругались красиво.
“…
— Ты решила меня простить! Какая ты молодец! Это надо же, не прошло и года, а я уже опять в фаворе у своей королевы!
— Зря ерничаешь. Не о каком мире не может быть и речи. В крайнем случае временное перемирие. Мне нужна твоя помощь.
— Понял. Мы будем через тридцать минут.
— Кто это “мы”?
— Мы с букетом!”
Ах, только теперь можно по-настоящему оценить как я была счастлива, имея такого умного, любящего, заботливого и великодушного мужа.
“— Ты уже проснулся? — удивилась я.
— Не могу спать, когда нет тебя рядом, — пожаловался он.
— А как же ты спишь, когда спишь не у меня? — ехидно поинтересовалась я.
— Совсем не сплю, — серьезно ответил он и добавил: — Надо с этим делом завязывать и сходиться для нормальной жизни.
— Это — тема для обсуждения, но перенесем его на другой день. Сегодня я не в форме. Такое о ваших художествах узнала, до сих пор шерсть дыбом стоит.
Евгений вздохнул и сказал:
— А моя шерсть уже давно не стоит, потому что от дыба вылезла, так с тобой нелегко.
Я рассмеялась.
— Так зачем же хочешь ко мне переезжать, если я такая плохая?
— Затем, что Маруся еще хуже, — философски ответил Евгений. — Вы, женщины, или Соньки, или Маруси, или Тамары, или Елены.
Мне не хотелось выглядеть умной, но пришлось.
— Ты не прав, — сказала я. — Женский мир значительно обширней и разнообразней. Есть еще Тоськи, Людмилы, Розы, а так же Алисы, Венеры, Ольги, Ирины и бесконечное множество имен и характеров.
— Да, есть, — согласился Евгений, перекладывая яичницу на тарелку и подвигая ее ко мне, — но, видимо, мне больше подходят Соньки. Уж такой я непутевый парень. Кофе будешь?
— Я пила водку. Самогонку, — зачем-то сказала я.
Наверное от смущения. Со мной бывает такое.
— С нюхом у меня полный порядок, — ответил Евгений. — А ругаться уже надоело. То я не прав, то ты не права, а жить-то когда?”
Боже, как он был мудр! Только на нем и держались наши отношения…
Счастлива! Конечно же я была счастлива! Он любил меня как свою дочь, как ребенка, иначе чем еще можно было объяснить его терпение.
Терпение? Нет! Эт-то уже не терпение! Это нечеловеческая выдержка! Стыдно вспомнить, какие коленца выкидывала я…
А мой характер?
А привычки?
Я же совершенно не пригодная для семейной жизни особа: жадная, занудная, сварливая, чванливая эгоистка с непомерными амбициями, усиленными болезненным самолюбием.