– Давай вот без всяких там «ну и», ладно? – поморщился Папазян. – Сказал уже «А», значит, и «Б» договаривай, чего ты в самом деле скромничаешь.
Геннадий вздохнул и с расстановкой проговорил:
– Я привез Карпинского на Ягодную поляну, нашел подходящее дерево, накинул веревку ему на шею и на этом дереве повесил.
– Вы знали, что он еще жив? – вступила я в разговор.
Полесников не повернул головы в мою сторону. Он помолчал, после чего ответил:
– Я не задавался этим вопросом. Да и какая разница?
«Действительно, какая киллеру разница, если у него одна конкретная цель», – невесело усмехнулась я.
Гарик, сдвинув брови, продолжал записывать.
– Дальше, – бросил он.
– Да, собственно, все, – пожал плечами Геннадий. – Вернулся в «Каскад», доложил Коновалову о проделанной работе, получил бабки...
– А в Москву зачем поехал? – снова спросила я.
– Как зачем? Ты ж сама к Коновалову пришла, – пожал плечами Полесников. – Ему же нужно было знать, на кого ты работаешь! Может быть, на Гольдберга. И вообще... Менты дело закрыли, решив, что это самоубийство. Все успокоились. А тут ты вдруг всплываешь и начинаешь выпытывать про Карпинского, чего и как. Нужно же было все выяснить. Шеф аж сам не свой стал, когда ты в «Каскад» заявилась.
– И отдал приказ ликвидировать меня, – закончила я.
– Проследить, – выразительно поправил меня Полесников. – Поначалу команды мочить тебя не было.
– Когда же она поступила? – спросил Папазян.
Геннадий снова замолчал, и Папазян уже начал беспокоиться, что тот больше ничего не скажет, однако через некоторое время Гена продолжил:
– Когда ты второй раз пришла. Коновалов после разговора с тобой сразу мне сказал: она выводит нас на Гольдберга, и после этого ты сразу убираешь их всех к чертовой матери вместе с сетрицей-акционеркой!
– Да, недооценили вы меня с Коноваловым, Гена, – покачала я головой.
– Да уж, – усмехнулся тот. – Иначе я бы здесь не валялся и не рассказывал бы вам всю эту сагу.
– Ну что ж, – Папазян выглядел довольным. – Молодец, Генка, на сегодня больше не будем тебя мучить. Только, Гена... – он склонился над киллером. – Предупреждаю тебя сразу: не дай бог тебе на суде от своих показаний отказаться. Я тебе лично вторую ногу прострелю.
– Ой, идите вы уже, а? – поморщился Полесников. – Я вам все сказал...
И он отвернулся к стене. Видно было, что он здорово устал, щека его подергивалась, глаза закрывались, и мы с Папазяном покинули больничную палату. Медсестра, стрельнув глазками в Папазяна, поинтересовалась:
– А вы еще придете?
– А как же, дорогая, – весело подмигнул ей Гарик и не удержался, чтобы не приобнять на прощание.
* * *
В ночном клубе «Каскад», казалось бы, все было по-прежнему. Так же звучала музыка, так же веселились посетители... И за всем этим праздником жизни совсем не праздничным взглядом молча наблюдал Игорь Леонидович Коновалов. Он взирал на публику сверху, сквозь высокое стекло двери кабинета. Мне хорошо была видна его одинокая фигура. Когда мы с Папазяном прошли через зал, Коновалов слегка вздрогнул, но никуда не отошел. Он лишь поднес к губам наполненную коньяком рюмку и отпил из нее.
Мы поднялись по лестнице, встали напротив Коновалова и молча смотрели на него. Он не выдержал первым: открыв дверь, выдавил из себя натянутую улыбку и спросил:
– Чем обязан?
– Вы арестованы, господин Коновалов, – просто сказал Папазян.
Коновалов откашлялся.
– Позвольте спросить, по какому обвинению? – усилием воли заставив взять себя в руки, вежливо спросил он.
– По обвинению в организации убийства Вячеслава Карпинского, – пояснила я.
Коновалов медленно перевел на меня взгляд. Он откровенно не был нежным и любящим. И вообще, лицо его приобрело совсем другое выражение. Управляющий клубом перестал притворяться.
– Как ты мне надоела, – сквозь зубы процедил он. – Ну что ты все лезешь и лезешь, лезешь и лезешь!
– Все лезет и лезет! – весело подтвердил Папазян, сжимая мою ладонь в своей. – Я и сам ей сто раз это говорил! Но сегодня я не стану ее за это ругать, поскольку она...
«Идет со мной в баню», – мысленно закончила я его фразу.
– ...помогла мне раскрыть убийство, – завершил Папазян, показывая свои белые зубы.
– У вас нет никаких доказательств, – проговорил Коновалов.
Он молча допил коньяк, потом прошел к столу, наполнил рюмку и повернулся к нам. Он неторопливо пил коньяк и смотрел на нас насмешливым взглядом. Я обратила внимание, что хозяин клуба уже основательно пьян.
– Вы ничего не сможете доказать, – продолжал он. Алкоголь явно придавал ему уверенности. – Я известный уважаемый человек, а вы кто? Никто! Да если меня арестуют, знаете, что поднимется? Вы вообще знаете, кто мои друзья?
– Даже знать не хотим. – Папазян был непробиваем. – Потому что никакие друзья тебе не помогут. У нас санкция на арест, а ее просто так не дают. Так что мы в себе уверены.
– У меня есть деньги, – помедлив, привел новый аргумент Коновалов. – Так что ничего у вас не выйдет. И засуньте себе свою санкцию знаете куда...
– Нельзя, дорогой, нельзя, – покачал головой Гарик. – Нельзя так с санкцией обращаться, это документ, дорогой мой. Понимаешь? У тебя деньги, а у нас – документ. А еще у нас свидетель имеется и протокол – тоже документ, между прочим. Так что собирайся, дорогой, собирайся, не тяни время. Сейчас по-быстрому все оформим – и отдыхай себе.
– Вы еще скажите – как раз к ужину успеем, – зло поиронизировал Коновалов, разглядывая санкцию, которую Папазян держал перед его лицом. – Все равно у вас ничего не выйдет.
– Выйдет – не выйдет, давай гадать не будем, – подталкивая Коновалова к двери, скороговоркой произнес Папазян. – Поехали, поехали, там люди ждут, дорогой.
При этом он бросил взгляд на наручные часы.
«Знаю я, чего ты ждешь и так торопишься», – подумала я, так как Гарик явно спешил перепоручить Коновалова следователю для допроса и поскорее освободиться для похода в сауну.
Коновалов не спеша сдернул с вешалки плащ, так же медленно набросил его и, окинув нас презрительным взглядом, двинулся к двери, однако Гарик остановил его. Он быстро достал наручники и защелкнул их на руках Коновалова. Игорь Леонидович побледнел и быстро заглянул Гарику в глаза.
– Положено так, дорогой, порядок такой, – притворно вздохнув, сказал Папазян. – Да ты не стесняйся, пошли, пошли!
Когда Коновалова в наручниках проводили через зал, в помещении невольно возникла немая сцена. Гарик остановился в дверях, повернулся и громко сказал: