Родион открыл рот. Лицо его перекосилось так, что я даже на мгновение испугалась, что нашего гостя вот-вот хватит инсульт. В наступившей внезапно тишине мы услышали, как скребут по паркету ножки стула. Это Марика поспешно отодвинулась от сидящего рядом Родиона.
— Всего хорошего, — вежливо сказал Арбатов, поднимаясь с места. — Спасибо за приятный вечер.
— Я вас провожу, — бодро сказала я.
По правде говоря, мной руководила не столько любезность, сколько желание удостовериться, что этот милый человек не оставил в нашем доме какую-нибудь адскую машинку. Однако в передней я не выдержала:
— Послушайте, откуда вы узнали про его брата?
— А я вообще любознательный, — хмыкнул мой собеседник.
— И нарочно пришли сюда?
— Нет. Я понятия не имел, что увижу его здесь. Мне просто хотелось поглядеть на вас — в обычной обстановке.
— Вы пытаетесь мне угрожать?
— Я? Да бросьте! Если я угрожаю, Лиза, то делаю это совсем иначе.
— Неужели? — сердито спросила я.
Арбатов усмехнулся.
— Жаль, — сказал он, глядя на меня своим прямым внимательным взглядом, от которого мне делалось не по себе. — Очень жаль.
— Что жаль, простите? — насторожилась я.
— Что вы терпеть меня не можете, — просто ответил он. — Хотя я ничего вам не сделал.
— Слушайте, — проговорила я, — к чему эти игры? Вы хотите расположить меня к себе, чтобы я служила вам источником информации, но это просто неумно. Неужели вы думаете, я не поняла, куда вы клоните? Да и цветы — это, простите, явный перебор.
— Хорошо, — равнодушно отозвался Арбатов. — Значит, будем считать, что я недооценил вас. — Он протянул мне руку, и я неловко протянула ему свою.
— Но мы пока в одной связке? — спросил он, не отпуская мои пальцы. — Я имею в виду, в деле Парамонова.
— Пока — да, — отозвалась я, пожимая плечами. — Тогда до свидания. — Он улыбнулся мне на прощание и вышел. Телохранители замкнули его со всех сторон, и в их плотном кольце он спустился по лестнице. Не без облегчения я затворила дверь.
Воскресенье, 7 апреля. Утро
Ритм большого города. Цокают каблучки по тротуарам. Хмурое небо глядится в хмурые лужи. Шелестят шины машин. «Уууу!» — поезд метро уползает в тоннель. «При выходе из вагона не забывайте свои вещи». И хотя это воскресенье, но нашу работу все равно никто не отменял.
Отделение живет своей привычной жизнью. Кого-то ведут в наручниках, гремит решетка «обезьянника», за дверью одного из кабинетов кто-то взволнованно кричит, кто-то у него что-то украл. Гудит успокаивающий голос Морозова.
Дверь нашего кабинета приоткрыта, я толкаю ее и вижу Пашу Ласточкина, который сидит за столом, грызя заусенец, и о чем-то сосредоточенно думает.
— Здорово, напарник! — говорю я. — Новости есть какие-нибудь?
Капитан бросает на меня хмурый взгляд.
— Главная новость — нас оставляют, — говорит он.
Должно быть, у меня озадаченное выражение лица, потому что я не сразу понимаю, о чем идет речь.
— В смысле… ты это о чем? — осторожно спрашиваю я.
— Нас ведь собирались вытурить, — говорит мой напарник спокойно. — Убитый банкир плюс жалоба от матери Парамонова… Мир держится на козлах отпущения, Лиза, а мы как раз идеально подходили на их роль.
Я шмыгаю носом.
— Так в чем же заминка?
Ласточкин вздыхает.
— Ни в чем, — рассудительно отвечает он. — Просто Юрий Данилович Арбатов пустил в ход все свое влияние, чтобы нас оставили. И нас оставили.
— Это не очень-то на него похоже, — говорю я, мучительно пытаясь сообразить, какую выгоду преследует Арбатов в этом деле. Ну да, он хочет поймать Парамонова, а мы — разобраться с человеком, который присылает вдове последнего дикие письма, но мы вовсе не друзья, и даже союзниками нас можно назвать с натяжкой. Мы не доверяем ему, а он не доверяет нам, — впрочем, вряд ли он вообще кому-то доверяет.
— Это совсем на него не похоже, — поправляет меня Паша. — Кстати, это не он, часом, прислал тебе те цветы?
Пришлось мне расколоться и рассказать не только о цветах, но и о вчерашнем визите. Ласточкин выслушал меня очень внимательно, не перебивая, и вид при этом у него был самый непроницаемый. Улыбнулся он только раз — когда я рассказала о феерической ссоре между Родионом и моей матерью после ухода Арбатова.
— Все это очень мило, — наконец сказал капитан, — но приходил-то он к тебе, а не к этому Родиону. Вопрос: зачем?
Я пожала плечами:
— Хотел, наверное, посмотреть, легко ли будет ему меня купить.
Ласточкин вздохнул и почесал мочку уха.
— Не хочу тебя обижать, Лиза, но мы с тобой не на том уровне, который может его интересовать. Арбатов пачками скупает высокопоставленных чиновников, и мы для него — мелкие сошки.
— Однако же не поленился он прийти к нам совсем недавно, — парировала я. — Значит, этот Владислав Парамонов ему позарез нужен, и он рассчитывает, что только мы с тобой в состоянии ему помочь. Не будут же чиновники за ним бегать, в самом деле!
— Ну, может быть, — нехотя соглашается Ласточкин, — хотя лично я не слишком в это верю. Да, кстати… — Он полез в стол и вытащил оттуда бумагу, снабженную несколькими подписями и печатями. — В два часа мы с тобой и спецкомандой едем заниматься делом.
— Каким еще делом? — насторожилась я.
— Гробокопанием, — буркнул Ласточкин. — Разрешение дали уже на следующий день, и мало того — в воскресенье выделили людей, чтобы они нам помогали. Нет, ну ты где-нибудь видела такое?
— Да, Арбатов мне говорил, что мы быстро получим разрешение, — отозвалась я, и тут Ласточкин взглянул на меня как-то необыкновенно пристально и остро:
— Да? А что еще он тебе говорил?
Я почувствовала, как у меня заполыхали щеки. Однако от ответа меня спас вовремя очнувшийся от спячки телефон. Паша схватил трубку:
— Капитан Ласточкин! Да? Нет, не звонила. Что? Когда? Не отвечает? Вот черт! Ждите нас там, ничего не предпринимайте!
Он грохнул трубку на рычаг и сорвался с места.
— Что случилось, Паша?
— Лариса Парамонова. Она звонила вчера Рыбникову. Он говорит, она была в такой панике, что он даже не узнал ее голоса. Он понял только, что кто-то звонил ей и напугал ее до смерти. Николай примчался к ней и вроде сумел ее успокоить, но потом ему надо было ехать на работу. Утром он позвонил ей, как только освободился, но она не ответила. Он приехал к ее дому и стал звонить в квартиру, но никто ему не отвечает. Теперь он звонит нам, спрашивает, что делать.