Он протянул девушке руку, Василиса пожала ее. В кармане у меня заверещал сотовый телефон. Арбатов!
— Алло! — сказала я. — Да? Что? Когда? В самом деле?
Когда я закончила разговор, Василиса все еще стояла, тряся руку Ласточкина и с благодарностью глядя на него. Заметив мой недоуменный взгляд, он со смущением, как показалось мне, высвободился.
— Ну, так вот, — неизвестно к чему сказала Василиса. — Значит, до свидания?
— До свидания, — сказала я. — Извините за беспокойство.
— Да нет, ничего, — отозвалась она и двинулась к двери, но на пороге все-таки остановилась. — Я забыла, как вас зовут? — спросила она, обращаясь к Ласточкину.
— Капитан Павел Ласточкин, — отозвался мой напарник, не уточняя, что прежде он не представлялся.
— Ах так! — Василиса важно кивнула. — До свидания… капитан.
Явно нехотя она вышла за дверь. Павел Ласточкин бережно расправил рисунок, лежавший на столе, и убрал его в прозрачную папку.
— Отнесу домой, — ответил он на мой немой вопрос. — Кот просто замечательный.
Я вспомнила, что две фарфоровые фигурки, которые я ему подарила на день рождения, он держит у себя на рабочем столе, но не стала заострять внимание на этом факте.
— Что говорит Арбатов? — осведомился Ласточкин.
Я в смущении почесала нос.
— Уверяет, что очень скоро мы будем иметь возможность арестовать Парамонова и его сообщницу, Екатерину Дашкевич.
— Да? — с сомнением отозвался капитан. — Как же он себе это представляет? Мы переоденемся в кенгуру и подкрадемся к ним незаметно?
— Да нет, он говорит, что все будет гораздо проще. Во всяком случае, он нас предупредит.
— Ой, не нравится мне все это, — уронил мой напарник в пространство.
— А у тебя есть другие варианты? — напрямик спросила я. — Если нет, значит, надо действовать, как он говорит. А пока мы можем заняться нашим висяком.
Ласточкин мрачно поглядел на меня:
— Висяком?
— Ну, глухарем. Убийством Лазаревых, короче.
— Ненавижу это слово, — процедил капитан сквозь зубы.
— Твоя воля, — согласилась я. — но прошло уже больше десяти дней, а у нас как ничего не было, так и нет. К тому же Тихомиров поставил нам ультиматум. Ты что, забыл? Или мы раскроем это убийство в трехдневный срок, или нам конец. Так что давай одевайся, поедем опрашивать людей, близких к покойной Алисе Лазаревой и ее мужу.
— Никуда я не поеду, — коротко ответил Ласточкин.
— Это еще почему? — изумилась я.
— Не хочу.
— Но, Павел!
— Беготней это дело не решишь, — категорично заявил мой напарник. — Мне надо подумать.
— Над чем? — Я уже была готова взорваться.
— Над смыслом, Лиза. Во всем случившемся должен быть какой-то смысл, но пока я его не просекаю.
Вас, наверное, здорово удивит, каким образом Павел стал искать этот самый смысл. Он налил себе кофейку, вольготно расположился в своем кресле и стал слушать уже навязшую у меня в ушах запись того самого пресловутого звонка, с которого все и началось. При этом он нежно поглядывал на рисунок кота с кальяном и то хмурился, то улыбался каким-то своим потаенным мыслям.
У меня было два пути: либо громко возмутиться, хлопнуть дверью и отправиться опрашивать честной народ, либо смириться, сесть на свое место и не мешать мыслительному процессу моего напарника. Соблазн развести бурную деятельность был, прямо скажу, велик, но все же я предпочла смириться. В конце концов, утешила я себя, если нас выгонят, то хотя бы вместе.
— Паша! — жалобно воззвала я к моему погруженному в размышления напарнику. — А мне-то что делать?
— Ну, заполняй бумажки, — равнодушно отозвался он.
Павел терпеть не может бумажную работу, и ее всю целиком он свалил на мои плечи. По-моему, он думает, что, раз я мечтаю стать писателем, мне доставляет большое удовольствие заполнять все эти протоколы и отчеты, которые я ненавижу до зубного скрежета.
— В конце концов, — пробурчала я, когда молчание стало совсем уж невыносимым, а голос неизвестной на пленке давно умолк, — вариантов не так уж много. Заказуха, деньги, месть. Деньги исключаются, потому что все унаследовал ребенок, а он только в фантастическом романе мог бы заказать своих родителей. Арбатов уверяет, что разногласий в бизнесе тоже не было. Получается, что это месть со стороны того, кому Алиса серьезно мешала. Она ведь и сама незадолго до смерти говорила, что многие терпеть ее не могут. Сначала устраняют ее мужа, потому что фактически он был ее продюсером, и ее слава, если так выразиться, была целиком завязана на его деньгах, а потом наносят окончательный удар и…
— Что? — как-то болезненно вскрикнул Ласточкин. Несколько удивленная его странной реакцией, я все же повторила свои слова.
— Ах ты черт! — проговорил капитан. И вслед за этим выразился еще более замысловато.
Поймите меня правильно: нет, я, конечно, знала, что Ласточкин умеет ругаться. Просто я не подозревала, что он умеет ругаться так. К тому же в сердцах мой напарник ухитрился опрокинуть на себя чашку с остывшим кофе.
— Да нет, это вздор, — бормотал он, оттирая пятна с одежды, отчего они лишь становились еще больше. — Хотя… а почему бы и нет? Если…
Он умолк и принялся что-то соображать, хмуря брови.
— Это надо выяснить, — сказал он наконец, поднимаясь с места. — Что-то ларчик открывается слишком просто. — Он натянул куртку и забрал с собой рисунок. — Пока, Лиза. Увидимся завтра.
— Ты куда? — крикнула я, обескураженная. Но его уже и след простыл.
Четверг, 18 апреля. 9 часов 5 минут утра
Владислав Парамонов, он же Роджер Брайтман, сладко всхрапнул и открыл глаза.
Что-то почти сразу же кольнуло его, какое-то смутное, еще не оформившееся чувство беспокойства, словно черная птица тревоги пролетела над ним, лишь на миг задев его своей тенью. Но здравый смысл, этот советчик, призванный смирять и обуздывать вот такие невольные движения души, тотчас же возмутился и успокоил Владислава. Что с ним может случиться? Наверняка он в своем доме в Австралии, за тысячи миль от постылой Москвы, и еще Катюша говорила ему о том, что сегодня их ждут на какой-то вечеринке…
Парамонов поморщился. Глаза упорно не желали открываться как следует, к векам словно привесили свинцовые гири, и от этого у бизнесмена было ощущение, что перед ним маячат какие-то невнятные пятна. Затылок ломило, во рту царила противная сухость. Неужели он набрался? Да, похоже на то. Парамонов попробовал потянуться и больно ударился рукой обо что-то металлическое. Это рассердило его, и он наконец-то удосужился протереть глаза.