Весьма интригующе.
Когда этот человек появился, Майлз посмотрел на него второй раз, уже более внимательно. То, что он увидел, ему понравилось. Человек отличался благородной изысканностью, аристократизмом и поразительной красотой. Лицо прекрасно очерчено, словно высечено из мрамора Праксителем, и вместе с тем ужасающе бледно, как если бы его обладатель выздоравливал после смертельной болезни. И тем не менее наличествовали и живость, и твердость в гибкой фигуре и серых глазах, которые выражали все, что угодно, кроме физической слабости. Одетый в великолепную визитку [21] с бутоньеркой в виде орхидеи, он двигался сквозь толпу с изяществом кошки, вышагивающей по накрытому столу между приборами.
Но еще более яркой и удивительной, чем сам Пендергаст, оказалась его так называемая воспитанница. Бесспорно, красавица, но не в расхожем, современном смысле. Нет, ее красота была красотой прерафаэлитов [22] , она напоминала пронзительный образ Прозерпины на знаменитом полотне Россетти, но только с прямыми, коротко подстриженными волосами. На ней было вечернее платье от Зака Позена, которым Майлз недавно восхищался в одной из галерей торговой аркады «Сент-Джеймс» на шестой палубе, — самое дорогое из всех, что там выставили. Интересно, что девушка решила приобрести платье для первого вечера здесь, на борту, вместо того чтобы выбрать что-то из собственного гардероба.
Майлз быстро сделал в уме перерасчет мест и усадил Пендергаста сбоку от себя, а Констанс напротив. Миссис Дальберг отправилась по другую руку от Пендергаста; директор-распорядитель включил ее в список, потому что она развелась с двумя английскими лордами подряд, а потом вышла замуж за американского мясного магната, который умер через несколько месяцев после бракосочетания, сделав ее на сто миллионов богаче. Лихорадочное воображение Майлза особенно распалилось этим последним обстоятельством. Но когда он пристально рассмотрел миллионершу, то с разочарованием обнаружил, что она не похожа на вульгарную охотницу за состояниями, каковую он себе представлял.
Директор определил места вокруг стола и остальным: франтоватому молодому английскому баронету с женой-француженкой; торговцу произведениями импрессионистской живописи; солистке группы «Пригородные газонокосильщики» и ее бойфренду; писателю Виктору Делакруа, весельчаку и кутиле, и еще нескольким гостям, которые, как рассчитывал хозяин стола, составят за обедом блестящую и занимательную компанию. Он хотел было включить сюда также кинозвезду Брэддока Уайли, прибывшего на премьеру своего нового фильма, но его актерская слава уже шла на убыль, поэтому распорядитель постановил, что может пригласить Уайли за свой стол и во второй вечер.
Рассаживая гостей, Майлз ловко представлял их друг другу, чтобы избежать банальных официальных представлений после, когда все рассядутся. Вскоре приглашенные сидели на местах, и подоспело первое блюдо: блины а-ля Романофф. Некоторое время, пока официанты расставляли тарелки и разливали по бокалам вино, соседи перебрасывались ничего не значащими словами.
Майлз сделал первый шаг, чтобы сломать лед общей скованности.
— Мне кажется, я распознаю у вас нью-орлеанский акцент, мистер Пендергаст. — Он гордился своей способностью разговорить даже самого сдержанного собеседника.
— Как вы прозорливы, — отозвался тот. — А я, со своей стороны, распознаю за вашим английским произношением выговор округи Фар-Рокауэй в Куинсе.
Улыбка застыла на устах директора-распорядителя. Каким образом, черт возьми, этот человек мог узнать об этом?
— Не удивляйтесь, мистер Майлз: в числе прочего я занимался изучением акцентов. При моей профессии нахожу это полезным.
— Понимаю. — Чтобы скрыть замешательство, Майлз пригубил верначчу и постарался сменить тему: — Вы лингвист?
В светло-серых глазах собеседника сверкнули веселые искорки.
— Вовсе нет. Я занимаюсь расследованиями.
Майлз во второй раз за обед удивился:
— Как интересно! Вы имеете в виду, как Шерлок Холмс?
— Что-то вроде этого.
Довольно неприятная мысль промелькнула в голове у круизного директора.
— А сейчас, здесь, тоже расследуете?
— Браво, мистер Майлз!
Кое-кто из сотрапезников уже начал прислушиваться, и директор-распорядитель не знал толком, что сказать. Его охватил приступ нервозности.
— Ну что ж, — смешком он попытался свести все к шутке, — я знаю, кто и как это сделал: дворецкий в кладовке. Подсвечником.
Когда остальные вежливо рассмеялись, он вновь постарался увести разговор от скользкой темы.
— Мисс Грин, вы когда-нибудь видели картину «Прозерпина» Россетти?
Девушка обратила на него взгляд, и Майлз почувствовал некоторое смятение. Было что-то странное в этих глазах.
— Видела.
— Мне определенно кажется, что вы напоминаете женщину с этого полотна.
Гостья не отвела пристального взгляда:
— Следует ли мне быть польщенной сравнением с возлюбленной владыки царства теней?
Причудливый ответ, его сила и яркость, а также резонирующий голос, как на старых грампластинках, смутили Майлза, но он умел с честью выходить из любых превратностей беседы и ответ нашел мгновенно:
— Плутон [23] влюбился в нее, потому что она была красива и полна жизни — точь-в-точь как вы.
— И в результате похитил ее и утащил в ад, чтобы сделать своей женой.
— Что ж, некоторым везет!
Майлз окинул взглядом стол и получил за маленькую остроту одобрительный смешок. Даже мисс Грин улыбнулась, с облегчением отметил он.
Заговорил торговец картинами Лайонел Брок:
— Да-да, я хорошо знаю живопись. Насколько помню, эта картина находится в Галерее Тейт.
— Именно. — Майлз с благодарностью повернулся к Броку.
— Довольно заурядное произведение, как и все прерафаэлиты. Моделью послужила Джейн Моррис, жена лучшего друга Россетти. Работа над портретом явилась прелюдией к ее соблазнению.
— Соблазнению… — повторила мисс Грин и устремила свои странные глаза на Майлза. — А вы когда-нибудь соблазняли, мистер Майлз? Положение директора-распорядителя на шикарном океанском лайнере, должно быть, прекрасная возможность для этого.