— Горничная? — нахмурился Блэкберн. — У меня есть собственная горничная, и ваши люди могут работать только под ее началом.
— Сантамария была в ваших покоях дважды. Второй раз случился в первый вечер, в районе восьми тридцати, когда она пришла разобрать постели. Вы помните, как она приходила в номер?
— Вчера вечером в восемь тридцать? — Блэкберн откинулся на стуле, отпил еще вина. — Никого там не было. Моя личная горничная страдала от морской болезни и находилась в лазарете, где ее выворачивало наизнанку. Сам я обедал. А сверх всего отдал четкие распоряжения, чтобы никто не входил в мой номер без спроса.
— Прошу прощения за вопрос, сэр, но не знаете ли вы, что могло произойти в вашем номере в тот вечер? Может, какой-то несчастный случай? Не могла ли она с кем-то там столкнуться? Или, например, что-то сломать… или даже украсть?
— А что с ней случилось?
Начальник охраны помедлил в нерешительности.
— Собственно говоря, вскоре после того, как мисс Сантамария покинула вашу каюту, у нее произошел нервный срыв. Впоследствии она лишила себя жизни. В то же время те, кто знал ее, товарки по комнате и другие, не видели признаков надвигающейся беды. По их словам, она была уравновешенной религиозной особой.
— Так всегда говорят о маньяке-убийце или самоубийце, — поморщился Блэкберн.
— Другие горничные утверждают, что, когда мисс Сантамария отправлялась на работу, она была в хорошем настроении.
— Ничем не могу вам помочь. — Блэкберн легко взболтал вино и поднес к носу. — Никого там не было. Ничего не сломано и не украдено. Поверьте: я приглядываю за своими вещами.
— Не могла ли она что-то увидеть или к чему-то прикоснуться? Что-нибудь такое, что могло ее напугать?
Блэкберн внезапно замер с бокалом в руке, не завершив дегустационный ритуал. Наконец он поставил его обратно, так и не отпив.
— Мистер Блэкберн, — напомнил Кемпер.
Скотт рассеянно повернулся.
— Абсолютно ничего, — произнес он слабым, лишенным эмоций голосом. — Повторюсь, в каюте никого не было. Моя горничная находилась в лазарете, я — на обеде. То, что произошло с этой женщиной, не имеет никакого отношения к моей каюте. Она даже не должна была там находиться.
— Очень хорошо, — подытожил Кемпер, вставая. — Я так и предполагал, но вы же знаете — порядок и все такое. «Северная звезда» с меня шкуру сдерет, если не будут соблюдены все формальности. — Шеф службы безопасности улыбнулся. — Джентльмены, не будем больше возвращаться к этому вопросу. Благодарю за проявленное терпение и желаю приятного вечера. — Он кивнул каждому из мужчин по очереди и быстро зашагал прочь.
Лэмб некоторое время смотрел ему вслед, затем повернулся к Блэкберну:
— Ну и что ты на это скажешь, дружище Скотти? Странные дела творятся на нижних палубах! — И принял мелодраматическую позу.
Блэкберн не ответил.
К их столу бесшумно приблизился официант.
— Позвольте зачитать список блюд от шеф-повара на сегодняшний вечер, господа.
— Пожалуйста. Мне придется отъедаться два дня, чтобы восполнить упущенное. — Лэмб в предвкушении потер руки.
Но Блэкберн вдруг резко поднялся, с грохотом опрокидывая стул.
— Скотт? — обеспокоенно воскликнул Кальдерон.
— Я не голоден, — бросил тот.
Лицо его стало очень бледно.
— Эй, Скотти, — запротестовал Лэмб. — Эй, погоди! Куда ты?
— К себе в каюту.
С этими словами Блэкберн развернулся и спешно покинул ресторан.
— Это звучит просто ужасно, — сочувственно ответила собеседница приятным голосом. — Может быть, мне поговорить с пожилой дамой?
— О, нет-нет! — всполошилась Инга, ужаснувшись такому предложению. — Пожалуйста, не надо. Все не так уж плохо, правда. Я уже привыкла.
— Ну, как хотите. Если передумаете, дайте знать.
— Вы очень добры. Просто нужно бывает иногда с кем-то поговорить. — И она замолчала, заливаясь краской.
Ничего подобного никогда не случалось с Ингой прежде. Будучи болезненно застенчивой, она всегда вела замкнутую жизнь. И вот, подумать только, изливает душу человеку, которого встретила полчаса назад.
Большие, отделанные золотом часы на оклеенной обоями стене Чатсуорт-салона показывали без пяти десять. В дальнем углу тихонько наигрывал струнный квартет, мимо изредка прохаживались под руку пары. Судовую гостиную залило мягким золотым сиянием тысячи клиновидных, суживающихся кверху электрических свечей. Инга никогда не бывала в таком красивом месте.
Быть может, причиной ее откровенности стала волшебная атмосфера этого уголка, которая помогла ей ослабить внутренние вожжи. Или, может, дело во внешности и характере ее новой знакомой: высокой, уверенной в себе, излучающей доброжелательность.
Сидящая на другом конце дивана незнакомка неторопливо закинула ногу на ногу.
— Значит, вы всю жизнь провели в монастырских школах?
— Почти всю. С шестилетнего возраста. С того времени, как мои родители погибли в автокатастрофе.
— И у вас нет никаких родственников? Ни братьев, ни сестер?
Инга покачала головой:
— Никого. Кроме разве двоюродного деда, который и отдал меня в католическую школу при монастыре в Эведале. Но он уже умер. Есть несколько школьных подруг. В каком-то смысле они и есть моя семья. Ну и еще моя хозяйка.
«Моя хозяйка, — повторила она про себя. — Почему я не могла устроиться к кому-нибудь вроде этой женщины?» Она собралась было продолжить, но передумала, чувствуя, что краснеет.
— Вы хотели что-то сказать?
Инга смущенно рассмеялась:
— Нет, ничего.
— Пожалуйста, прошу вас, скажите. Я с удовольствием послушаю.
— Просто… — Девушка запнулась в нерешительности. — Вы такая важная персона. Такая успешная, такая… Вы сейчас узнали обо мне все, а я… я тоже надеялась послушать о вас.
— Тут не о чем рассказывать, ничего особенного, — последовал резковатый, даже чуть раздраженный ответ.
— Нет, право же. Я бы очень хотела услышать, как вы добились такого успеха и стали тем, кем стали. Потому что… ну, когда-нибудь я бы тоже хотела… — На последних словах голос девушки сошел на нет, и она умолкла.
Наступила пауза.
— Извините, — торопливо произнесла Инга. — Я не имела права спрашивать. Простите. — Она вдруг почувствовала неловкость. — Уже поздно. Мне пора возвращаться. Дама, за которой я ухаживаю… если она проснется, то испугается, не найдя меня.
— Глупости. — Незнакомка неожиданно смягчилась. — С удовольствием расскажу вам о себе. Давайте выйдем на палубу — здесь душно.