«И даже слишком хорошо известно», — со злостью подумала я. Его упрямство начинало не на шутку раздражать меня.
— То есть вы не будете возражать, если я передам эти записи в распоряжение компетентных органов?
— …да и эта статья… Ведь это просто филькина грамота! Я знать не знаю никакой Ланы. Она могла написать о ком угодно. Насколько я понял, в статье даже не были названы фамилии…
— Вы хотите, чтобы я отнесла записи в милицию? — снова с нажимом повторила я.
Разумеется, Свинтицкий этого не хотел. Даже учитывая то, что эти записи — «грубо сфабрикованная подделка» и что они не могут являться доказательством. Поэтому он снова замолчал и некоторое время ходил из угла в угол по своему кабинету, раздраженно фыркая и что-то бормоча себе под нос.
— С чего вы взяли, что я убил Лану? — наконец спросил он.
— Не далее как десять минут назад я очень подробно разъяснила вам это.
— Ну да… разъяснила… Но вы же понимаете, что на самом деле все это — вздор. Даже если она и написала там что-то в этой своей дурацкой статье, все равно все это безосновательно, бездоказательно, и нужно быть полным идиотом, чтобы на этом основании обвинять человека в убийстве.
— Возможно, для предъявления обвинений в убийстве в статье и недостаточно оснований, но их вполне достаточно для того, чтобы начать расследование тех или иных случаев. В частности, и случая с поваром ресторана.
— Хе-хе… случаев… — зло усмехнулся Свинтицкий. — Хотелось бы пожелать вам успеха, девушка, да слишком уж мало у меня надежды, что вас приведет к чему-нибудь расследование этих самых… случаев. Может быть, вы и надеетесь на мою причастность к какому-то убийству, но сам-то я очень хорошо знаю, что этого не делал. Да и то самое «лицо», о котором вы так настойчиво упоминаете, тоже вряд ли могло участвовать в чем-то подобном.
— Ну, за других ручаться, может быть, не стоит, Георгий Семенович. Легко можно ошибиться. Мне ли объяснять вам это. Ведь вы же адвокат, — не упустила случая съязвить я.
— Хе-хе, — снова усмехнулся Свинтицкий. — Ручаться, пожалуй, и впрямь не стоит, но, к вашему сведению, это самое «лицо» меньше всех принимало участие в деле повара. Ко мне обратился другой человек, а это «лицо» просто выступало в качестве потерпевшей стороны, и если я ничего не путаю, даже не пришло на процесс.
— В самом деле? И кто же принял такое горячее участие в судьбе несчастной «потерпевшей стороны».
— Это, милая девушка, вас совершенно не касается.
— Вы, наверное, забыли, Георгий Семенович, я не просто милая девушка, я — частный детектив, и отыскать того, кто обратился к вам, для меня — просто вопрос времени. Вы можете помочь мне сэкономить время… а можете и не помогать. Я все равно получу то, что мне нужно, но хочу еще раз отметить, что, отказываясь помогать мне, вы даете лишний повод подозревать вас.
— Ах, как вы меня напугали… — снова попытался продемонстрировать иронию Свинтицкий, но было заметно, что он задумался.
Снова походив из угла в угол по кабинету и, вероятно, завершив обдумывание комбинации, он наконец сказал:
— Давайте договоримся так, — я называю вам того, кто попросил меня помочь в этом деле (с тем, разумеется, что вы не будете болтать на всех перекрестках, откуда у вас эта информация), а вы отдаете мне записи, и мы забываем эту историю, как страшный сон.
«Ах, вот как! — злорадно подумала я. — Значит, не такая уж это грубо сфабрикованная подделка — мои записи, если за них ты готов выдать своего заказчика». Впрочем, думаю, кроме желания получить записи, немаловажным мотивом для адвоката было и желание перевести стрелки. Ведь совершенно ясно, что, сосредоточив мое внимание на человеке, который заказал ему ложные обвинения, он сможет отвести внимание от самого себя.
Я сосредоточенно сдвинула брови, делая вид, что поглощена мучительными раздумьями относительно выгодности предложенной адвокатом мены, но на самом деле решение далось мне очень легко. Фишка была в том, что в самом начале беседы я, пользуясь нестабильным эмоциональным состоянием адвоката, улучила минутку и включила второй диктофон, который до поры до времени мирно лежал в сумочке.
Разумеется, сам Свинтицкий, слушая запись на диктофоне, который я держала перед ним, не мог предположить, что у меня имеется и второй. Я же, в свою очередь, смогла извлечь из ситуации максимум пользы. Свинтицкий потерял бдительность и наговорил на пленочный диктофон гораздо больше интересного, чем было записано на цифровой.
Поэтому я недолго сомневалась, отдавать или не отдавать первую запись. Вторая с лихвой компенсировала мою потерю. Но, конечно же, Свинтицкому знать об этом было вовсе не обязательно.
— Ну… не знаю, — медленно начала я, как бы все еще сомневаясь. — Ведь мне неизвестно, что это за человек… Может быть, это какая-нибудь незначительная личность, от которой ничего не зависит… А записи… записи — это все-таки реальная вещь. Сейчас я вам их отдам, а потом окажется, что сами вы гораздо больше заинтересованы в том, чтобы устранить Лану, чем человек, которого вы назовете… А между тем важный аргумент, доказывающий это, такой, как, например, записи, будет потерян…
Слушая мои неумные речи, Свинтицкий снова начал терять терпение.
— Вы как маленькая, ей-богу! У нас деловой разговор, а вы городите какую-то чушь. Я ведь уже сказал вам, что мое участие в этом деле незначительное — ко мне обратились с просьбой. И обратился именно тот человек, которого только я могу вам назвать. И уверяю вас, это вовсе не незначительная личность, а влиятельный и весьма высокопоставленный чиновник. Так что еще неизвестно, кто здесь больше выигрывает.
— Ну… не знаю… — тянула я в раздумье.
— Решайте же наконец, меня клиенты ждут, — раздраженно сказал Свинтицкий. — Надеюсь, вы не собираетесь сидеть здесь до вечера?
— Ну хорошо, — с шумом выдохнула я, как будто бросаясь в омут головой. — Говорите.
— Диктофон, — коротко, но очень ясно бросил Свинтицкий.
Я положила диктофон на самый край стола так, чтобы он находился на приблизительно равном расстоянии и до меня, и до адвоката, после чего в тон своему собеседнику сказала:
— Фамилия.
— Человека, который обратился ко мне, зовут Яковлев Борис Степанович, он работает в городской администрации, занимается, если не ошибаюсь, земельными вопросами, — быстро проговорил Свинтицкий и судорожным движением схватил диктофон.
— И все?
— А чего вам еще? В этом ресторане у него отравили сына, тут любой выйдет из себя. А Яковлев человек вспыльчивый. Ну и… решил наказать виновных.
— Но если отравление действительно имело место, зачем же было прибегать к помощи лжесвидетелей? Неужели нельзя было найти тех, кто на законном основании смог бы подтвердить факт отравления?
— Ох, девушка, ну какое мне дело… мог бы, не мог бы… Ко мне обратились с просьбой, я ее выполнил. Все остальное — это личное дело клиента. Найдете Яковлева, спросите у него. К тому же, насколько я знаю, решающую роль в этой истории сыграло не столько само отравление, сколько степень возмущения Яковлева. Я вам уже говорил, он человек неуравновешенный и к тому же привык, чтобы все всегда делалось так, как он хочет. Ну вот и… наехал на этого повара. А с сынком его, в общем-то, ничего особенного не случилось. Прочистили желудок да повалялся денек в больнице, только и всего.