Но, разумеется, в мои планы не входило сейчас говорить ему об этом. Напротив, я должна была приложить максимум усилий, чтобы расположить к себе Яковлева, вызвать у него желание говорить. Впрочем, было видно невооруженным глазом, что я уже добилась кое-каких успехов. Едва только Яковлев кинул взгляд на мои джинсики, как непроизвольно начал улыбаться.
— Здравствуйте, — растянув рот почти до ушей, сказала я.
— Добрый день. Присаживайтесь.
— О… спасибо большое…
Выдвигая для себя стул, чтобы сесть, я под видом очаровательной детской неуклюжести приняла такую позу, что уважаемый Борис Степанович имел полную возможность рассмотреть интересный разрез на штанине под ягодицей. После этого беседа пошла как по маслу.
— Э-э-э… ах… что-то я… прямо разволновалась. Даже не знаю, с чего начать, — играя глазками и участив дыхание, заговорила я.
— Начните с главного, — милостиво разрешил Яковлев.
— С главного? Да, действительно… действительно, начну с главного.
Я еще выдержала небольшую паузу, продолжая стрелять глазами в разные стороны, и заговорила:
— Видите ли, я… работаю в газете… — Я достала липовые корочки. — Вот, пожалуйста.
Яковлев невнимательно взглянул на карточку, которую я ему протянула, и снова обратил свой взор ко мне.
— Так, — ободряюще сказал он.
— Ну вот. И я работаю над статьей, в которой рассматриваются проблемы, связанные с процедурой оформления участков под застройку. Известно, что это достаточно сложная и длительная процедура, и мне бы хотелось в общих чертах обозначить основные этапы, которые должен пройти человек или организация, имеющие намерение получить под застройку земельный участок. Кроме того, поскольку сама я недостаточно компетентна в этом вопросе, я простой журналист, — скромно потупив глазки, сказала я, — то мне, конечно же, очень хотелось бы получить комментарий человека, разбирающегося в этих вопросах.
Яковлев довольно хмыкнул.
— Но что же я… Чем же я могу помочь вам? — заскромничал он.
— О! Очень многим! Вы, например, можете рассказать о процедуре получения согласований. Так сказать, осветить проблему изнутри. Вы ведь наверняка участвуете в этой процедуре? Так вот, может быть, вы расскажете что-то и о своей роли…
— Ну… моя роль… в общем-то… невелика, — опустив глазки, проговорил Яковлев.
— Никогда не поверю.
— Нет, на самом деле, это действительно так. Видите ли, я — одна из последних инстанций, и, в сущности, мои функции очень просты — просмотреть, все ли необходимые документы на месте, проверить правильность их оформления и после этого завизировать. Только и всего.
Хотя Яковлев и старался изобразить из себя скромника, но это у него очень плохо получалось. Сразу было видно, что играть такую роль он не привык. Поэтому, как он ни опускал глаза, как ни пытался добавить мягкости в улыбку, все равно в каждой черточке его лица сквозило: «Вот, посмотри! Посмотри, какой я! Без моей подписи здесь ни одна муха не зажужжит. Я — царь и бог. Захочу, скажу, что все правильно, и тогда — живи; не захочу — ходить тебе по инстанциям до конца дней своих».
Конечно, я очень хорошо понимала этот подтекст, и это отнюдь не добавляло мне расположения к господину Яковлеву, которого и так было не слишком много. Но, подойдя к проблеме с другой стороны, я увидела, что мне предоставляется прекрасная возможность воспользоваться слабыми струнками Бориса Степановича, которые он сейчас так неосторожно показал мне.
Следующие минут пятнадцать мы вели перекрестный обстрел фразами. Я изо всех сил напирала на то, какой он важный человек, этот господин Яковлев, а он, в свою очередь, старался преуменьшить свое значение. Из ложной скромности, разумеется.
Это было неплохо в смысле создания нужной атмосферы разговора, но в практическом плане пока ничего не давало. Поэтому я решила направить беседу в несколько иное русло.
— Нет, все-таки вы напрасно придаете так мало значения своему статусу, — пыталась я убедить скромного начальника. — Ведь подобное положение дает очень большие возможности. И не только в решении каких-то, скажем, профессиональных вопросов, но и вообще… в плане… ну, как это сказать… в плане влияния на людей, что ли.
— То есть? — выразив на лице непонимание, спросил Яковлев.
— Ну… как это сказать… Например, если вы видите, что произошла какая-то несправедливость, то, имея более широкие возможности, чем простые смертные, вы можете гораздо оперативнее ее устранить.
Я понимала, что выхожу на очень скользкую дорожку. Но я не видела перед собой другого пути, который мог бы привести к случаю с поваром.
Впрочем, пока мои опасения не оправдывались. Яковлев, пребывающий в нирване от моих предыдущих похвал, похоже, не заподозрил ничего сомнительного в моих последних словах.
— Да… справедливость… — машинально повторял он, — справедливость это…
— Вот, например, этот вопиющий случай с вашим сыном…
— Случай с моим сыном? Какой случай?
Да, это была ошибка. Мне надоело переливать из пустого в порожнее, захотелось поскорее перейти к сути дела, я поторопилась, и переход получился слишком резким. Все благодушие и расслабленность в один миг слетели с Яковлева, как будто их никогда там не было.
— Ну как же… ведь с ним так по-хамски обошлись в этом ресторане… история была настолько вопиющей, что неудивительно, что она получила общественный резонанс, — из последних сил пыталась я спасти положение. — Хотя я ни минуты не сомневаюсь, что вы, как человек деликатный, наверняка попытались замять дело.
Но моя уверенность в безграничной деликатности господина Яковлева не имела под собой никаких оснований. Глядя на перекошенное от ярости лицо, бывшее за минуту перед тем таким довольным, я понимала, что сейчас именно мне придется испытать на себе всю силу такого смертного греха, как гнев.
— Какой еще резонанс? Что это вы тут несете? Какая история?
— Но как же… все об этом говорят… что вам пришлось пережить… очень тяжелые моменты.
— Какие моменты? Кто говорит? Услышали сплетню, так и рады повторять, как попугай, на всех перекрестках? Да-а, вы, журналюги, все такие! Вам только палец дай, вы и руку оттяпаете. Да еще вместе с головой.
— Но что же я такого сказала? Чем так обидела вас? Напротив, я полностью на вашей стороне. Я тоже считаю, что повар безусловно виноват и заслуживает наказания…
Но все было уже бесполезно. А упомянув о поваре, я только подлила масла в огонь. Яковлев впал в настоящее бешенство.
— Что-о?!! — побагровев, заорал он. — Вы считаете?! Нет, как вам это нравится? Она считает! А хотите знать, что я считаю? Я считаю, что вы проникли сюда под нарочно выдуманным предлогом с целью устроить мне провокацию! И я этого так не оставлю! Да я тебя засужу! В тюрьме сгною вместе со стряпуном этим! Считает она. Да что это за времена настали такие?! В своем собственном кабинете покоя не найдешь. То с поваром с этим носился, как с писаной торбой… моего же сына отравили, да я же еще и ходил отмазывал его. Так нет, этого еще мало. Еще приходит какая-то соплячка и начинает тут… Считает она. Пошла вон отсюда! Что уставилась? Оглохла?! Убирайся, я сказал! И попробуй только еще раз появиться здесь! Узнаешь…