– Да? Я вообще-то тоже так думала.
– Ну и незачем тебе к ним ехать. Я поеду. Поняла? Сиди, наслаждайся жизнью. Выпить хочешь?
– Ну.
– Так ты мне доверяешь?
– Сто процентов!
Она расслабилась: показалось. Эдик по-прежнему милый.
«Может, все-таки наркотики? – подумал он. – Вариант номер два. Девка неуправляемая. Лишь бы не догадалась! Как только дернется и захочет от меня уйти, вколю дозу. Надо дурь раздобыть. Не проблема, но проблем с этим и не надо. Использовать необходимо надежнейший канал…»
– Ты сердишься на меня, Машенька?
– Ну. Немного.
– Прости меня. Все дело в женщинах.
– Да?
– У меня есть поклонницы, которые, ну, честное слово, просто достают иногда!
– Ха!
– Звонят, дышат в трубку, молчат. Естественно, я нервничаю. Теперь, когда у меня есть ты… Мне не нужен никто.
– Честно?
– Иди ко мне.
Она передумала сердиться. На кого? На Эдика? Ха! Да где она еще такого найдет! Что там учитель английского или глупый увалень Вовка! Эдик – это стиль! Это класс! Какая разница, сколько у него женщин, если этим его опытом теперь наслаждается она, Маруся?
И она лениво развалилась на кровати, подставляя всю себя его губам. Главное, не напрягаться. Все сделает Эдик. Все сделает Э…
На следующий день
Комната на первом этаже Майе очень понравилась. В особенности то, что спальни членов семьи Листовых находятся гораздо выше. Она и так чувствовала себя неловко. Она не представляла, что на свете существуют такие красивые вещи! Что мебель бывает белого цвета. У них дома все скромно, главное требование к интерьеру: чтобы как можно дольше не делать ремонт. Белая мебель считалась в маленьком провинциальном городке верхом шика, даже обеспеченные люди не могли себе этого позволить.
Теперь Майя жила в настоящей роскоши: на окнах портьеры из золотистой ткани, обои тоже белые с золотыми разводами, похожими на старинные вензеля. Красиво! Окно ее комнаты выходит в сад, где все деревья и кусты аккуратно подстрижены, а газоны ухожены, их подстригают через день. Яркие клумбы благоухают, на огромной солнечной поляне разбит розарий, настоящее чудо природы! Майя невольно вспоминала дачные участки своей родни и просто знакомых. Шесть-десять соток, на которых компактно размещено только все самое необходимое. Она начинала понимать разницу между той жизнью и этой . Хоть будет что вспомнить!
Майя уже чувствовала себя гораздо лучше. Ей очень помогало присутствие в доме мамы: ее портрет по-прежнему висел в гостиной на первом этаже, Майя могла поговорить с ней в любую минуту, даже ночью.
Она так и делала: заходила в гостиную, когда никто не видел, и шептала:
– Здравствуй, мамочка. Я перед тобой очень-очень виновата, но я знаю, ты добрая. Ты меня простишь.
Итак, по словам обитателей особняка, у мамочки Вероники с московским художником Эдуардом Листовым был роман! Почему же она сделала из этого тайну? Майя решила обязательно все разузнать.
Первым ее открытием было: режим, по которому жили в особняке Листовых, существенно отличался от того, к какому привыкла Майя. В ее семье все вставали рано. Мама и папа спешили на работу, братья – в школу. Семь часов – подъем! Здесь же так рано вставала только прислуга. Привыкшая просыпаться засветло, Майя долго лежала и прислушивалась к звукам в огромном доме. Она слышала лишь осторожные шаги Ольги Сергеевны. Майя уже научилась их отличать: так ходит прислуга, а хозяева ходят совсем по-другому. Телевизор включать было боязно, не разбудить бы кого-нибудь! Олимпиада Серафимовна вечером жаловалась на головную боль, а Вера Федоровна – на бессонницу. Обе дамы наверняка проваляются в постели до полудня.
Очень осторожно Майя встала, оделась и вышла из комнаты. Ей захотелось спуститься в сад, надо потихоньку расхаживаться: чем быстрее она выздоровеет, тем раньше можно будет покинуть этот дом. Хоть ей и нравится здесь очень, но надо быть честной, взять только то, что полагается, подлечиться и уйти. Еще неделька – и она во всем признается. Если мужества хватит. А нет – так просто улизнет потихоньку, не прощаясь. Надо только денег на билет раздобыть. Майя дала себе слово, что с первой же зарплаты вышлет долг.
Как же хорошо в саду! Она стояла у розария, с наслаждением вдыхая упоительный запах. Поистине роза – королева цветов! А могла бы сейчас готовиться к очередному экзамену, зубрить текст, потом привычно краснеть перед приемной комиссией. «Девушка, вы уверены, что вам именно сюда?»
– Привет!
Она вздрогнула от неожиданности и обернулась. Вечно он все делает не так! Ну что за характер?!
– Егорушка? Ты уже встал?
– Да. Знаешь, я весь вечер думал о тебе, проснулся рано, в окно стал смотреть. Увидел тебя и вышел в сад.
– И что же ты думал?
– Тебе деньги нужны, да? Сильно?
– Деньги? Нет, я не затем… – она смешалась. Этот юродивый, похоже, проницательнее всех.
– А зачем тогда? Приехала на папину родню посмотреть? Мне почему-то кажется, что ты сейчас нам всем устраиваешь экзамен.
– Я?! Экзамен?!
– А мы его не выдерживаем. Знаешь, я, оказывается, тоже жадный.
– Ты?
– Ну да. Мне не хочется уезжать из этого дома.
– Тебя никто и не гонит.
– А ты?
– Я?
– Разве тебе завещание еще не показывали? Здесь все твое.
«Ах, вот он о чем! А я уж подумала, он догадался, что перед ним самозванка!»
– Погоди… А как же Георгий Эдуардович, твой отец?
– Что отец? – Он прищурился на солнце и махнул рукой. – Ты знаешь, я несчастья предчувствую. У меня дар.
– Несчастья?
– Да. Я потому и заснуть долго не мог, что предчувствовал. У меня так было перед дедушкиной смертью. А сегодня я до трех часов ночи мучился бессонницей, а потом отключился вдруг и увидел страшный-престрашный сон. Будто дедушка пришел и по дому ходит. Ищет кого-то. Руки расставил – и ловит. Я спрятался, так он мимо прошел. А потом вдруг раздался чей-то крик…
– Где?
– Во сне. Кто-то кричал, Маруся.
– И кто бы это мог быть? Или что?
– А это значит, что дедушка кого-то поймал! Скоро в доме будет еще одна смерть!
– Ты глупости говоришь, – рассердилась она. – Прямо как ребенок!
– Да?
– Не читай на ночь страшных книг.
– Ты тоже думаешь, что я инфантильный? Мол, мои ровесники не только начали курить и пить, но и бросить уже успели. Так мама говорит. Я что, не должен дома ночевать? А я, между прочим, еще ни с кем даже ни разу не целовался! Вот. Думаешь, это ужасно?