– Почему ты?
Эдик :
– Потому что у меня-то как раз железное алиби, я буду проходить по делу свидетелем. Мы с Егором были в саду. А вот вы все – подозреваемые. Поэтому вам пока лучше молчать. Думайте, как будете выкручиваться.
Наталья Александровна:
– А я сидела на веранде! Все это видели!
Вера Федоровна:
– Ма шер, на веранде, кроме тебя, никого не было. Некому было видеть, как ты там сидишь.
Эдик:
– Слышите? В коридоре голоса… Не надо пускать сюда прислугу. Сольют, не моргнув глазом.
Настя:
– Да что вы такое говорите! Он же умер! Умер! О боже!
Тут опомнилась и Нелли Робертовна :
– Маруся, девочка моя, но зачем? Зачем ты это сделала.
У Майи наконец появился голос:
– Это не я! Я его не убивала! Я услышала выстрел, а моя комната ближе всего! Я торопилась, и голова опять болит… Я споткнулась, на полу пистолет… Я его зачем-то подняла. Машинально. Мне… Мне плохо… Очень… Тошнит.
Наконец осознала случившееся и Олимпиада Серафимовна. Она взялась рукой за грудь и жалобно простонала:
– Сын… Мой сын… За что? Убийцы… Вы все его убили…
После фразы Эдика «Лучше до приезда полиции ничего здесь не трогать» все вышли на веранду и стали дожидаться. Чего? Определенности. Никто не знал, как вести себя в такой ситуации, о чем говорить, что делать и надо ли вообще что-нибудь делать. Пытаясь как-то скоротать ожидание, обитатели особняка чрезмерно суетились вокруг Олимпиады Серафимовны, которая жаловалась на нестерпимую боль в груди. Ольга Сергеевна накапала успокоительное в хрустальную рюмку, Миша принес подушку под спину пожилой даме, остальные наперебой давали советы, что бы еще можно сделать для облегчения боли.
На всякий случай вызвали и «Скорую», потому что никто не знал, кто приедет, кроме полиции, что будут делать и как. Знали только, что покой в доме нарушен, и надолго, что придется отвечать на бесконечные вопросы, большей частью неприятные, вспоминать, как все было до того, давать какие-то объяснения и суетиться насчет похорон, насчет наследства, строить новые планы, потому что старые после преждевременной смерти Георгия Эдуардовича теряют всякий смысл.
– Господи, что теперь будет? – простонала Наталья Александровна. – Кто-нибудь читал Уголовный кодекс? Состояние убийцы случайно не конфискуют в пользу государства? Не останемся ли мы вообще ни с чем?
– Не пори чушь! – поморщилась Нелли Робертовна. – Ты сама-то себя слышишь?
– Но я никогда не имела дела с полицией! Только с налоговой!
– Значит, взятки давать умеешь, – усмехнулся Эдик. – А это в отношениях с полицией главное. Тебя и пошлем.
– Куда? – испугалась Наталья Александровна.
– К следователю с конвертом.
– Я не пойду! – взвизгнула мать Егора. – Меня посадят!
– Тебя и так посадят, – пожал плечами Эдик.
– Вы хотите сказать, что это я… Но я его не убивала!
– Но ведь хотела? – прищурился красавец.
– Все хотели!
– Может быть, нам сказать, что он застрелился? – предложила Вера Федоровна.
– Неплохая мысль, – всерьез задумалась Нелли Робертовна.
– Нам всем нужно подумать, как это сделать. Надо договориться… – горячо поддержала обеих женщин Наталья Александровна, но тут за высоким кирпичным забором послышался звук работающего мотора.
– Кажется, едут, – прервав ее, поднялась из кресла Нелли Робертовна. Потом обвела взглядом присутствующих: – Я всех вас очень попрошу. Не надо ворошить грязное белье. Говорите как можно меньше. Будьте корректны и предельно сдержанны. В конце концов, Наталья Александровна права: последнее время все желали ему смерти. Он поругался буквально со всеми. Да, да, Олимпиада Серафимовна, не спорьте! И с вами тоже!
– Но ведь я мать, – простонала та. – Как ты можешь мне такое говорить! Я желала ему смерти! У тебя никогда не было детей, ты вообще не можешь знать, что это такое!
Нелли Робертовна вспыхнула, но ничего не ответила. Не успела. От ворот к ступенькам крыльца шли трое мужчин: двое в штатском и один в форме, похоже, что участковый, следом, метрах в пяти, переговариваясь, еще какие-то люди, много людей. Они топтали ногами безупречный газон, а один из пришельцев сломал розовой куст, налетев на него в темноте. Олимпиада Серафимовна, у которой была бешеная дальнозоркость, вздрогнула, и голова несчастной матери поникла, как сломанная роза.
Сотрудники полиции поднялись на веранду.
– Старший оперуполномоченный капитан Платошин, – буркнул тот, что постарше, увалень в штатском. – Кто звонил? Где труп?
– Там, – неловко дернулась Нелли Робертовна. – В кабинете.
– Я звонил, – приподнялся Эдик. – Я свидетель. У меня алиби.
– Разберемся, – сквозь зубы сказал капитан. Вид у него был недовольный.
Ни на кого не глядя, Платошин протопал в кабинет, его коллеги двинулись следом.
– А мы? – спросила в спину уходящим Нелли Робертовна.
– Сидите пока здесь, – буркнул Платошин, не оборачиваясь. – Вами займутся. Никто никуда не уходит.
На веранде воцарилась тишина.
В кабинет больше никого не пускали. Казалось, время остановилось, и этот и без того немаленький летний день будет длиться теперь бесконечно. Наконец в гостиную вызвали Нелли Робертовну. Капитан Платошин сказал, что надо заполнить протокол.
– Как все случилось? – спросил старший оперуполномоченный, стараясь не смотреть ей в глаза. – Рассказывайте.
– Его бывшая жена… Наталья Александровна, кажется, поссорилась с Георгием… В кабинете кричали, все это слышали. Она выбежала на веранду и сказала, что у него пистолет.
– Значит, они поссорились, и покойный пригрозил ей оружием? Так? Или это она заявила, что хочет его убить?
– Я не знаю, – замялась Нелли Робертовна. – Меня ведь там не было. Просто я хотела уточнить, когда именно всем в доме стало известно о пистолете.
– Всем?
– Да.
– Включая вашу домработницу и шофера?
– Я сказала всем.
– Круговая порука, значит, – усмехнулся Платошин. – Ну-ну. Мы ведь все равно докопаемся до правды.
– Я ничего не знаю! – вспыхнула Нелли Робертовна.
– А что с наследством? – небрежно спросил капитан. – Кто наследует Георгию Листову? Хозяйство-то большое. Дом, картины… Антиквариат, а?
– Он пока не хозяин. То есть наследство должно быть поделено между ним и Марусей. Дочерью моего… покойного мужа. Вернее, должно было быть поделено, но теперь… – она запуталась и смешалась.