Повернул голову влево… там все круто… вправо — тоже… снова по сантиметру стало тянуть вниз! И тут я увидел, что справа, чуть ниже края, открывается щель, и, еще не осознав умом свои действия, я оттолкнулся руками, ногами, всем телом и метнул его вправо по крутому склону, туда, где была вожделенная щель… только бы дотянуться! Вот ноги пролетели мимо, сорвались за край, туда, где меня уже не будет… но нет, пальцы все же ухватили край! Какой он удобный, прочный и надежный! Я, как на турнике, повис над пятидесятиметровой пропастью. Но все это была ерунда! Мне было плевать на пропасть, я ее перехитрил. Я зацепился! Я удобно и надежно висел на руках. Тут же сделал выход силой на одну руку, на другую, закинул ногу и, встав на выступ, лег всем телом на родную и близкую скалу, которая меня только что чуть не обманула! Я лежал и шумно, очень глубоко дышал, так, что в какой-то миг испугался, чтобы от ударов сердца и судорожного дыхания меня не отбросило бы вниз…
— …овка! — вдруг донеслись до меня крики. — Ты как??? — И следом разбойничий залихватский посвист Махрыча.
— Нормально, — очень тихо, неожиданно осипшим голосом ответил я. Но они услышали:
— Ура!!! Ты хорошо, прочно держишься? Сейчас че-нить придумаем! Держись, не дрейфь!
— Да нормально, нормально, — уже спокойно, но слегка невпопад ответил я и огляделся. Слева от меня, там, где я только что был, ловить было нечего. Справа щель немного расширялась и в нескольких метрах упиралась в вертикальную скалу. Осторожно переступая, я двинулся туда. Та-а-к…
«А сверху-справа, пожалуй, есть хорошая площадка, на которой можно не только стоять, но и прилечь, — подумал я. — Ведь неизвестно, сколько времени им потребуется для того, чтоб меня отсель вытащить».
Тут я встрепенулся и нащупал часть веревки, что осталась на поясе. Оглядев место разрыва, я недоуменно пожал плечами. Концы нитей были разлохмачены так, будто они длительно и старательно терлись обо что-то. Но ведь такого быть не могло. И весь репшнур мы тщательно осмотрели до спуска. Это аксиома аксиом — подготовка страховочных концов. И если бы была повреждена хоть одна ниточка, никто бы вниз не пошел! На рывок этот шнур выдерживает до двухсот пятидесяти килограмм! А во мне-то всего шестьдесят килограмм, не более. Да и рывка не было! Непонятно! Еще раз недоуменно пожав плечами, я обмотал оставшуюся часть шнура вокруг пояса — чтоб не мешался! — и примерился.
Ладонь заклинить в узкой вертикальной щели… подтянуться, упираясь левой ногой в пологую скалу… другая ладонь в щели и чуть выше… снова подтянуться… носок правой калоши тоже в щели… подтянуться — и вот моя голова поднялась над площадкой. Еще через пять секунд я уже комфортабельно растянулся на плоской и горизонтальной площадке и, лежа на спине, глядел в бездонное голубое небо! Жизнь была удивительна и прекрасна!
— Ты как, сын? — внезапно раздался тревожный папин голос. От неожиданности я вздрогнул и, глянув вверх, увидел, что папа стоит со страховочным концом выше меня метрах в пяти-шести, цепко оглядывает и меня, и то место, где я нахожусь. Видимо, увиденное ему понравилось, и он уже спокойно сказал:
— В общем, непонятно, что случилось с твоей веревкой, но тебе придется здесь долго куковать. Нам надо будет вернуться на плот за основной веревкой… Этого шнура до тебя не хватит.
— Но вам за сегодня уже не успеть и туда и обратно!
— Да, мы уже прикинули это. Если через часок выйдем, то назад засветло не успеть. Так что тебе придется здесь ночевать, а мы выйдем обратно — только сереть начнет, и около шести утра будем здесь. Продержишься?
— Ну, пап! А че здесь держаться-то? — обиженно ответил я. — Здесь и поспать можно спокойно, и посидеть, и гимнастичку для разогрева сделать можно. Все равно отсюда скатиться — это умудриться надо!
— Ладно, ладно! Не строй из себя… сиди здесь тихонько! Поскучай… или лучше подумай о том, что я вам в первый день говорил! Мы сейчас соберем одежду, пить-есть, сбросим все это тебе и пойдем к плоту. Ты легко здесь переночуешь. Место нормальное — я и сам вижу. — Он еще раз внимательно посмотрел на меня и ушел по веревке вверх.
Лесной костерок в темноте полуночной
И яркие звезды, и вечный покой…
Повита душа этой завязью прочной
С друзьями, со скалами, с дикой тайгой!
Михаил Величко
…Вот Лысый, гад, подумалось мне, фонариком в глаза светит, шутник.
— Отвали… не мешай, — пробормотал я, ткнув кулаком в сторону светящего фонарика, и… проснулся. Рывком сел, облокотившись спиной о камень — теплый, хороший! — и, сладко зевнув, осмотрелся: солнце почти совсем скрылось за низкой горой в западной, самой нижней, части долины. Вот его последние лучи я-то и принял за проказу моего друга. Вспомнив о ребятах, я загрустил. Вот идут… Вместе все, смеются, шутят, а ты тут сиди один-одинешенек, как «тучка золотая на груди утеса-великана». Тоскливо…
Потом я помахал руками немного (размялся) и неторопливо осмотрел запасы, что перед уходом мне оставили (скинули в маленьком рюкзачке) друзья: почти полная — «раздутая» — солдатская фляжка с крепким-крепким чаем, настоянным на золотом корешке, два свитера, теплые брюки и солдатская плащ-накидка.
Не замерзну даже на скале, удовлетворенно решил я и сложил все назад. Некоторое время задумчиво разглядывал м-а-ассивный бутерброд с маслом и свиной тушенкой, сглотнул слюну, но решил, что съем позже, перед сном — и спрятал.
Попив чайку — немного, пару-тройку глотков всего-то, я уселся, болтая ногами, на краешек скалы и еще раз оглядел залежи мумие, что мне так и не дались. Пока не дались!
Где-то внизу вдруг жалобно и как-то надрывно закричала сойка: кэ-э-й, кэ-э-й! К этому крику сразу же присоединился вздорно-пронзительный и многоголосый стрекот сорок.
Видать, медведь бродит, подумалось, а до меня-то ему не добраться. Вот! Потом я встал и взялся обследовать то место, что стало моим домом до утра, как минимум. Это была площадка треугольной формы. Один ее край, где я только что сидел, обрывался вниз, туда, откуда я и поднялся. Противоположный, постепенно сужаясь, на расстоянии метров пяти смыкался скалами. У основания сомкнувшихся стен было отверстие, уходящее косо вниз.
Пожалуй, без лишней одежды при необходимости можно протиснуться, подумалось мне.
Затем я, ощупав и оглядев стенки, «врасклинку» поднялся метра на три вверх, где была еще одна округлая площадка. Она с одной стороны покато уходила вниз, в пропасть, в долину. А с противоположной стороны, примерно там, откуда я и спускался, высилась массивная и почти вертикальная скала. Неприступная…
Да… хода ни вниз, ни вверх нет, решил я, еще раз все оглядев. Так, а справа? И, подойдя к части скалы, противоположной месту моего неудачного спуска, огляделся. Ниже и немного под скалой просматривался карниз, шириной местами до метра. Он косо, под углом градусов в тридцать, уходил к вершине и терялся там.