— Это я, придурки, — тихо сказал он, прождав еще пару секунд. — Врубите свет.
Послышался щелчок, включились настенные лампы.
За каменными гробницами обнаружились двенадцать угрюмых парней спортивного вида. Большинство были в футболках и тренировочных штанах. Они поспешно начали одеваться: бронежилеты из кевлара, девятимиллиметровые пистолеты «смит и вессон» в подмышечных кобурах и черные перчатки с обрезанными пальцами и свинцовыми накладками на костяшках. Поверх всего этого загадочные спортсмены надели францисканские коричневые сутаны и положили в карманы электрошокеры последнего поколения. В просторные рукава сутан они спрятали крупнокалиберные ружья, половина которых была заряжена резиновыми пулями, а остальные — убийственно едким слезоточивым газом СБ. И наконец, бойцы надели черные лыжные маски. Набросив на головы капюшоны, они стали похожи на зловещие порождения тьмы.
Надев бронежилет, сутану и маску, Джек одобрительно улыбнулся и поднял капюшон.
— Ну что, девчонки, оружие к бою, — сказал он, медленно открывая тяжелую дверь в крипту. — Пора оживить эти похороны.
Когда почетный караул вносил в церковь покрытый флагом гроб, у комика Джона Руни перехватило дыхание.
Зал сотрясали раскаты органа. После каждого шага процессия ненадолго замирала. «Как будто гроб давит на них своей тяжестью и приходится переводить дыхание, чтобы идти дальше», — печально подумал Руни.
Гроб поставили на помост. Джон вспомнил похороны своего отца на Арлингтонском национальном кладбище. От волнения у него перехватило горло. «Думайте о военных что хотите, только никто лучше их не умеет чтить мертвых».
Он взглянул направо и заметил вереницу монахов в коричневых сутанах с капюшонами. Они двигались к алтарю так же торжественно и неторопливо, как гвардейцы. Вторая вереница шла слева от него.
В полумраке церкви лиц под капюшонами не было видно. Руни ожидал, что сегодня будет немало обрядов и церемоний, но это было что-то новенькое. Военные умеют чтить мертвых, зато католики знают, как внушить живым страх перед Господом.
Мелодия органа достигла кульминации, и тут монахи внезапно остановились поодаль друг от друга.
Руни подскочил от взрывов, прозвучавших сквозь раскаты органа. А затем со всех сторон клубами повалил плотный белый дым.
Чопорные VIP-ряды превратились в настоящую свалку — люди хватались друг за друга, пытаясь выбраться со скамей.
Руни показалось, что один из монахов направил на толпу дробовик.
«Нет, — подумал он, недоверчиво моргая. — Я, наверное, где-то сильно приложился головой. Этого не может быть».
Он снова открыл глаза и увидел полицейского, ковылявшего по центральному проходу. Из ушей и носа у него текла кровь.
Телохранитель Руни Большой Дэн прижал к лицу носовой платок и выхватил из кобуры пистолет. Он махал оружием, не зная, в кого целиться, и тут один из монахов возник из дыма, как привидение, и ткнул его в шею чем-то черным и пластмассовым. Большой Дэн упал на сиденье, выронив пистолет, и забился в судорогах, как верующий в экстазе.
И вот орган умолк!
Страх объял Джона Руни. Теперь он услышал крики, панические вопли нескольких тысяч человек, метавшиеся под высокими каменными сводами.
Кто-то захватил собор Святого Патрика!
Я с трудом ориентировался в пространстве — это было мое обычное утреннее состояние с тех пор, как Мэйв заболела. Засыпая на ходу, я пересчитал свой выводок по головам и вывел пикап из-под зеленого навеса у дома. Восемь сорок одна — у нас было четыре минуты на то, чтобы доехать до школы Имени Божьего на Амстердам-авеню. Иначе сегодня как минимум одному ребенку из каждого класса светит наказание.
При желании с крыши нашего дома можно было закинуть мяч на крышу школы, но кто стоял в утренних манхэттенских пробках, тот знает, что покрыть два квартала за четыре минуты — задача почти невыполнимая.
Конечно, я мог отправить их пешком. Хулия, Брайан и старшие ребята вполне способны присмотреть за мелкотней. Но я хотел быть с ними как можно дольше, хотел показать, что я их не брошу.
К тому же я и сам чертовски нуждался в них каждую минуту.
Единственное, что не давало мне склепать десять подметных записок от врача и провести выходной с детьми, — это директриса «Имени Божьего», сестра Шила. Жесткая скамья в ее кабинете оставила на моей заднице отпечаток на всю оставшуюся жизнь.
Я подъехал к углу школы за несколько секунд до начала урока, выскочил и распахнул дверь нашего фамильного буцефала, «форда супер-дьюти» на двенадцать персон, купленного на полицейском аукционе. Минивэны — это для футбольных мамаш из пригорода, рассекающих с двумя детьми. Для нью-йоркской национальной сборной Беннеттов нужна тачка покруче.
— Бегом! — орал я, вытаскивая детей из машины обеими руками и сгружая их на тротуар.
Шона подбежала ко входу в тот момент, когда сестра Шила снимала крюк с дубовой двери, чтобы закрыть и запереть ее. Я заметил, как дряхлая монахиня оглядывает улицу, готовая пристрелить меня взглядом на месте.
Я рванул передачу «супер-д» и до отказа нажал педаль газа. Шины взвизгнули, и я спешно покинул место преступления.
Вернувшись в квартиру, я не мог поверить своему носу. Пахло кофе. Хорошим кофе. Крепким кофе.
И еще один запах. Я боялся сглазить, но был почти уверен, что пахло выпечкой.
Когда я вошел в кухню, Мэри Кэтрин как раз вынимала из духовки противень с кексами. Кексы с голубикой. Я обожал их так же, как Гомер Симпсон — пончики. Молодой девушке ни за что не съесть все шесть за один присест, правда ведь? Хоть один-то она мне оставит?
А кухня! Она сияла чистотой! Все поверхности были начищены до зеркального блеска, все миски убраны на место. Кто вызвал спецподразделение мойдодыров?
— Мэри Кэтрин!
— Мистер Беннетт, — откликнулась Мэри Кэтрин, сдувая светлую прядь волос с лица и ставя противень на плиту. — А где дети? Я брожу по квартире, как Белоснежка, — кругом маленькие кроватки и ни души.
— Гномы в школе, — ответил я.
Мэри Кэтрин скептически взглянула на меня, прямо как сестра Шила за пять минут до этого.
— Когда они уходят? — спросила она.
— Около восьми. — Я не мог оторвать взгляд от дымящихся кексов на плите.
— Тогда я буду приходить в семь, мистер Беннетт. А не в девять. Иначе зачем мне спускаться сюда, если вся работа уже сделана?
— Прошу прощения. И меня зовут Майк, помните? А вот эти…
— Только после завтрака. Вам как яйца поджарить, Майк?
После завтрака? Я думал, это и есть завтрак. Может быть, эти самые au pair — не такая уж плохая идея?