На открытой веранде, перед блюдом с черно-красной вишней, сидели послы Франции и Великобритании, в легких костюмах, в проницаемых для воздуха рубашках, но при галстуках, ибо оба, уполномоченные своими правительствами, явились с наградами Президенту. Один привез орден Почетного легиона, другой — орден Святого Патрика. Награды в драгоценных ларцах дожидались своего кавалера, который нежился в таврических водах. Послы же, коротая время, ели вишню и пуляли друг в друга косточками. Делали они это с шутливой любезностью, продолжая тем самым Трафальгарскую битву, хотя при метких попаданиях вскрикивали. Степень их неприязни друг к другу росла, готовая вылиться в крупный европейский конфликт.
Две французские косточки угодили в высокий английский лоб, оставив розовые метины. А одна британская ударила в гордый галльский нос, отчего на веранде прозвучало французское ругательство: «Черчиль — жирная свинья». И в ответ английское: «Де Голль — общипанный петух». Их помирила молодая служанка с открытой грудью, несущая на плече корзину с фруктами: «Господа, Европа — наш общий дом», — прощебетала она на ходу, и француз успел ущипнуть ее за ягодицу, а англичанин отвел глаза и мысленно представил ее верхом на пони, гарцующую в Гайд-парке.
Белосельцева забавляли эти живые картинки, и он, несмотря на опасность и непредсказуемость своей секретной миссии, испытал вдруг детскую радость и освобождение, как если бы вдруг зазвучала «Маленькая серенада» и ему поднесли игристый бокал шампанского. Здесь ничто не говорило о мрачной московской реальности, о танках на улицах. Люди на вилле были очаровательны, любезны друг с другом. Открыты радостям и удовольствиям.
Проходя мимо спальной, в приоткрытую дверь Белосельцев подглядел, как массажистка супруги Президента, шаловливая и кокетливая, пользуясь отсутствием хозяйки, облеклась в ее вечерний туалет. В длинное, со скользящим шлейфом, бальное платье. В лайковые до локтей перчатки. Надела на открытую шею бриллиантовое колье. Украсила запястья золотыми браслетами с изумрудами и сапфирами. Усыпала пальцы перстнями. Водрузила на голову изящную алмазную диадему, делающую ее похожей на богиню. Копируя госпожу, царственно выступала, оглядываясь в зеркало, будто бы обращаясь к принцу Лихтенштейна: «Ваше высочество, велите своему камергеру принесть мне стакан томатного соку. Больно пить охота». И, понравившись себе, заулыбалась, размечталась и присела задумчиво на биде.
В просторной столовой, за длинным столом, на котором стоял лишь один прибор, в одиночестве вкушал известный писатель, приглашенный в Форос, дабы вместе с Президентом начать книгу его мемуаров «Музыка перестройки». Книга не слишком писалась, писатель много спал и ел. Сейчас он поедал цыпленка-табака, распластанного на фарфоровой тарелке, поливал его острым красным соусом, и одновременно дразнил и мучил кудрявую собачонку. Подносил к ее носу обглоданную куриную косточку. Быстро отдергивал руку, когда собачонка пыталась схватить лакомство. Пуделек сердился, страдал, раздраженно скалил маленькие белые зубки, досадливо повизгивал. Наконец, писатель кинул на пол косточку, и, когда животное радостно ее ухватило, он из фарфоровой соусницы полил любимую собачку хозяйки густым красным соусом с кусочками чеснока.
Белосельцев, блуждая по дому, набрел на просторную комнату, сплошь уставленную стеклянными шкафами, в которых хранились подарки, преподнесенные хозяину во время его зарубежных странствий. Его внимание привлекли хорошо выделанные, из кожи мустанга, ковбойские сапоги на высоких каблуках, на которых по-русски было вытеснено: «Американец и русский — два сапога пара». Тут же лежал выкованный в Глазго стальной меч, завязанный в узел, на котором по-английски было начертано: «Не в силе Бог, а в правде». Рядом красовалась забавная электронная божья коровка, которую хитроумные японцы использовали как массажную щетку, электробритву, флакон для одеколона, музыкальный проигрыватель, портативный компьютер, мотороллер, складной летний дом, небольшой авианосец и удобный нож для харакири. На другой стеклянной полке была выставлена шаловливая французская безделица — золоченый футляр в виде яблока, внутри которого на сафьяновой подушечке прятались усыпанные рубинами мужские яички и фаллос с надписью по-русски: «Люби меня, как я тебя». Трудно было оторваться от чучела австралийского дикобраза, чьи иголки были украшены флажками стран мира. Поразительное впечатление производил пернатый головной убор вождя ирокезов, ибо воображение рисовало хозяина, выходящего в этом боевом облачении на трибуну партийного съезда. Милым и незатейливым был хрустальный шарик, в котором, если его приставить к зрачку, был виден Сингапур. Выставка была разнообразна и познавательна. У выхода из комнаты висела табличка: «Взял, положи на место».
Белосельцев не скучал в ожидании хозяина. Забыл об ограниченности срока, в который должен был передать письмо. О Возможном появлении депутации ГКЧП. Да и можно ли было скучать в этом чудесном месте, раскрепощающем чувства и желания.
В лазурном бассейне с затейливыми фотами, раковинами, обломками дорических колонн и замшелыми амфорами Белосельцев увидел известную певицу, исполнительницу русских и советских песен. Певица была немолода, с распущенными, покрашенными в черное волосами, с тучными обнаженными телесами, в которых круглились огромные груди, складчатый живот, крутые, обремененные отложениями бедра. Она как наяда резвилась в прозрачной воде, а вокруг увивались дельфины, очарованные ею. То один, то другой дельфин, выставив клюв, издавая курлыкающий звук, подлетал к певице, страстно ударялся о нее, обнимал ластами, увлекал на дно. От них струились вверх серебряные пузыри, темные космы волос певицы. Дельфин, утолив неземную страсть, отплывал в изнеможении. А певица подымала в шумном буруне свои могучие плечи, победно трясла грудью и от переполнения чувств запевала: «Течет река Волга, а мне шестнадцать лет», — отчего листья южного дерева начинали осыпаться в бассейн.
Белосельцев, смущенный античным зрелищем, поспешил вернуться в дом. Там все дышало гостеприимством, которым пользовалось множество людей.
В белоснежной форме, блистая золотом, командующий Черноморским флотом пояснял мажордому порядок боевых кораблей, которые, по просьбе хозяйки дворца, станут принимать участие в празднике на воде. Корабли задерживались с отправкой на Средиземное море, где в составе эскадры они должны были противодействовать 6-му Американскому флоту. Мирные инициативы Президента позволили отказаться от патрулирования, использовать крейсеры, эсминцы и противолодочники в качестве плавающей иллюминации, которая развернется на море напротив дворца, с чудесными фейерверком и салютом.
Профессор-археолог, раскапывающий древнее колхидское поселение, принес Президенту окаменелую сандалию, которая, по его мнению, принадлежала Одиссею. Пусть Президент примерит эту обувь древнего героя, больше всего на свете любившего путешествовать.
Тут же веселая стайка пионеров в красных галстуках распевала мелодичными голосами песню, посвященную любимому Президенту, другу советских детей. «Мишка, Мишка, где твоя улыбка...» — вопрошала песня, и окрестность звенела счастливыми голосами детворы.
Два крепких загорелых агрария, представляя колхозников Крыма, принесли в дар Президенту огромную желтую дыню, едва помещавшуюся на столе. На ее золотистой кожуре было точно такое же родимое пятно, что и на голове Президента, повторявшее контурами архипелаг Малайзии. Аграрии пощелкивали пальцами дыню, и она издавала гулкий барабанный звук.