– Но он отвергает все обвинения! – воскликнула Нурия.
– Разумеется.
– Он выдает себя за добропорядочного бизнесмена, любящего отца двух маленьких детей, с которыми его разлучили. На вопросы отвечает на довольно приличном испанском языке. Говорит, что следствие ввели в заблуждение, он вовсе не главарь организованной преступной группировки и не имеет сообщников. И вообще он никогда не занимался торговлей оружием и не владел в Москве крупными казино, откуда его банда и получала деньги, которые отмывала в Испании.
– Я надеюсь, у прокуратуры есть доказательства?
– Прокуратура утверждает, что, кроме отмывания денег, его группировка помогала одной частной российской нефтегазовой компании «Петро» проникать на испанский рынок. По данным следователей, не только испанских, но и швейцарских, сам Сатрап владеет пакетом акций «Петро»…
– Он и это отрицает?
– Нет. Но он говорит, что пакет этот совсем небольшой. Он действительно, приехав в Испанию, хотел вести дела вместе с «Петро», но быстро понял, что у него ничего не получится. Он не богат, но на приличную жизнь ему хватает, и потому он вовсе не собирался рисковать своим положением в Испании. Так что здесь он просто жил, растил детей и учил их испанскому языку. А главная его цель – чтобы дети получили испанское гражданство и стали полноценными гражданами Испании. Страны, в которую он влюблен и которой не может сделать ничего плохого, – скривила губы Нурия.
– Очень трогательно.
– В общем, он утверждает, что его оклеветали некие силы.
– А о том, что он стал жертвой русского империализма, который отнимает у граждан независимой Грузии бизнес, мстя им за свободолюбие и любовь к демократии, сеньор Сатрап не говорил? – невинно поинтересовался Ледников.
По тому, как Нурия на какое-то время запнулась, можно было сделать вывод, что Сатрап разглагольствовал и на сей счет. Но пламенная каталонская сепаратистка не хотела об этом говорить – ей не хотелось, чтобы сии дорогие ей мысли были связаны с таким персонажем, как Сатрап. В общем, обычная история – не лапайте хрустальную мечту моего детства своими грязными руками, хоть придется понять, что лапать будут неизбежно.
– На суде еще шла речь о том, что он пытался бежать из тюрьмы, для чего предлагал тюремщику взятку в двадцать тысяч евро, – продолжала перечислять подвиги Сатрапа Нурия. – Но он утверждает, что всего лишь просил тюремщика тайком приобрести ему мобильный телефон, чтобы говорить с семьей и детьми.
– Телефон за двадцать тысяч евро? Видимо, не простой телефон.
– Он сказал, что назвал эту сумму в шутку, просто так…
– И что суд? Поверил?
Нурия пожала плечами:
– Не знаю.
– Так что вас беспокоит? Мало ли какую чушь Сатрап будет нести, чтобы выглядеть добропорядочным бизнесменом. Благородный и независимый испанский суд разберется.
Нурия саркастически улыбнулась:
– У меня впечатление, что суд идет как-то не так…
– Что доказательства обвинения слабы? Или у Сатрапа очень сильные адвокаты?
– Адвокаты у него действительно хорошие. Вчера суд объявил перерыв, что адвокаты Арчилова уже сочли хорошим знаком. По их словам, «складывается ощущение, что у суда недостаточно доказательств виновности обвиняемого»… Суд объявил перерыв и может выпустить Сатрапа под залог! Вы представляете себе!
– Ну, наверное, ему запретят покидать Испанию…
– Да, и обяжут являться два раза в неделю в полицейский участок – по понедельникам и четвергам!
Ну, вот мы, кажется, и добрались до сути визита, подумал Ледников. Предисловие закончилось, сейчас сеньора перейдет к делу.
– Я хочу воспользоваться перерывом и опубликовать несколько материалов, доказывающих, что Арчилов – самый настоящий преступник, заслуживающий самого строго наказания, – сурово объявила Нурия. Выглядела она при этом непреклонной и неумолимой воительницей древнего мира.
– То есть хотите оказать давление на суд? – уточнил Ледников.
– Да! И меня никто не остановит. Я не собираюсь безучастно наблюдать, как наша страна становится прибежищем бандитов и уголовников, которые насаждают у нас свои порядки!
Глаза Нурии пылали искренним гневом. Искренние чувства всегда впечатляют, даже если за ними сомнительные основания. А уж когда и основания заслуживают уважения…
– Я так понимаю, вы хотите, чтобы я дал вам какую-то информацию на сей счет? – серьезно спросил Ледников.
– Да, именно для этого я и приехала.
– Видите ли, я давно не занимаюсь подобными делами. Я не располагаю ни официальными данными, ни документами. Все, что я могу – высказать кое-какие общие соображения на сей счет. Но вряд ли на их основе можно предъявить суду что-то серьезное.
Нурия отодвинула от себя давно пустую чашку.
– Понятно. Ну, что ж…
В голосе ее явно прозвучала насмешка и чуть ли не презрение. А как еще относиться к тому, кто не хочет участвовать в освобождении прекрасной Каталонии от ужасных «русских бандитов». Только когда таких же бандитов брали в Москве, она наверняка обрушивала свой гнев на российских империалистов, которые занимаются в своей столице этническими чистками.
Он проводил Нурию до калитки. На улице ее ждал зеленый «ситроен». Она уселась в машину. Откинулась прямой спиной на спинку кресла, вытянутые прямые руки положила на верхнюю часть руля и на какое-то мгновение замерла в этом положении. В этот момент она будто сливалась с машиной, превращаясь в одно целое с ней.
У Ледникова гулко заколотилось сердце. Именно так чувствовала себя в машине Анна Разумовская, его Анетта, женщина, которая вошла в его жизнь еще в студенческие годы и никогда не уходила из нее, что бы ни происходило. «Мы будем всегда», – часто говорила она, и у Ледникова не было оснований ей не верить. Но два года назад ее убили в Швейцарии – ее машину столкнул в пропасть грузовик. Ледникову тогда удалось выяснить, кто именно это сделал, и свести с ними все счеты, но Анетты Разумовской уже не будет рядом никогда.
Он вдруг обнаружил, что «ситроен» Нурии давно скрылся, а он стоит один на улице под палящим солнцем и не понимает, что теперь ему делать.
И весь долгий и невыносимо жаркий день мысли о прошлом не покидали его. Нахлынувшие воспоминания о Разумовской слились со строками поразившего когда-то рассказа Бунина «Холодная осень». В нем холодным осенним вечером русский офицер, уходя на войну, прощается с невестой и говорит: «Если меня убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, а потом приходи ко мне…» Его убили через месяц, а она прожила длинную, полную страданий и одиночества жизнь. И уже в самом конце ее поняла, что в ней, в этой самой жизни, не было ничего более важного и прекрасного, чем тот последний вечер небывало холодной осени, и что жила она с верой, что он ждет ее где-то там, такой же молодой и прекрасный.