— Действительно странно.
— Сторож поутру проснулся, стал совершать обход. Возле домика подозрительных гостей он не обнаружил двух машин, стоявших там с вечера. Я спросил его, какие именно тачки там были, а он ответил, что две какие-то ванны. Значит, иномарки, — заключил опер УСБ, снова наливая себе воды. — Но нам от этого не легче. Я о номерах заикнулся, но дед заявил, что он сторож, а не гаишник. Справедливо, в принципе.
— Что потом?
— Дело было в шесть утра. А в девять, когда старуха, жена деда, пошла сменить белье в домике, покинутом мужиками, обнаружилось, что «эти гады увезли с собой кровать». Она так и сказала деду, дословно. А он — мне.
— То есть гости съехали, прихватив с собой кровать?
— Частично прихватив. Спинки металлической кровати культурно стояли у стены, а самой панцирной сетки не было. Я прикинул визуально, и стало ясно, что это как раз те спинки, которых не хватало в Исети. Я вот что думаю. Если Рожина везли сюда убивать, то неужели у братков не было в багажнике гири или трамвайного колеса? Вряд ли они надеялись на то, что найдут в домике кровать и незаметно вынесут ее оттуда. Если кто и увидит, то это все равно не вызовет никакого недоумения, да?
— А если трамвайное колесо по территории санатория катать, то это подозрения не вызовет, Антон?
Тот вынул из кармана две конфеты, одну толкнул по столу к Пащенко, вторую сунул в рот и заявил:
— Все правильно ребята делали, поверь мне. Не хочется это говорить, но я поступил бы точно так же.
— И что дальше?
— А дальше нужно ехать в санаторий и брать за ноздри адинистраторшу, — проговорил Копаев. — Сторож сказал, что баба она быковатая, муж у нее в каком-то райсуде работает. — Он подумал и добавил: — Потому, наверное, и быковатая.
— А фамилию-то ее ты знаешь? — Пащенко уже потянулся к телефону.
— Селиверстова. Но выяснить это было непросто. Когда мы с дедом дошли до данного момента, он уже рассказывал о том, как форсировал Неман, и очень сердился, когда я его перебивал.
Пащенко покривил уголки губ, указал на дверь.
— У меня в комнате отдыха панцирная сетка от кровати стоит. Прихватим ее с собой. — Пащенко встал, убрал со стола ключи, ручку, папку.
— Зачем?
— Вид будет, конечно, еще тот, — не замечая вопроса, сказал прокурор. — Но я и не то возил. Два года назад пришлось труп-подснежник в багажник пихать.
Он снял с телефона трубку и вызвал Меркулова. Тот появился через минуту, с папкой.
— Меркулов, собирайся, мы выезжаем.
— Я готов, — ответил тот. — В райотдел позвонить, чтобы начальник пару оперов выделил?
— Не нужно. С нами поедет этот человек. Он как раз пары оперов стоит.
«Нет, побольше», — усмехнувшись, подумал Копаев.
Через сорок минут машина въехала во двор санатория.
Копаев легко выбрался из салона, втянул полную грудь хвойного воздуха и покрутил торсом. Меркулов при этом услышал угрожающий хруст. Ему на мгновение представилось, как этот торс одним рывком разворачивается в его сторону, и челюсть… Он отмахнулся от неприятного наваждения и последним пошел к административному зданию.
Между тем Копаев уже стучался в дверь администратора. По всей видимости, он знал, что надо делать.
— Кто это? — шепнул Меркулов на ухо Пащенко.
— Хороший человек, — так же шепотом ответил начальник. — Бывший опер.
— А за что уволили? — Следователю не давал покоя вовсе не пенсионный вид этого крепыша.
Пащенко угадал интерес подчиненного, игриво посмотрел на него, предупредительно стрельнул глазами в спину Копаева и ответил:
— Применял на допросах грубую физическую силу.
— Я так и подумал, — поморщился Меркулов.
Дверь распахнулась без всяких вопросов. Перед глазами незваных гостей предстала сорокапятилетняя на вид женщина с мощным пучком волос, собранным на затылке.
Она окинула взглядом всю троицу и обыденно поинтересовалась:
— Вам на троих домик?
— Нет-нет. — Пащенко отодвинул Антона плечом и полез в карман за удостоверением. — Мы не отдыхать. Скорее работать.
— Вот как? — без удивления промолвила дама, изучив документ прокурора. — А что случилось?
— У вас кровать пропадала? — врезался в разговор Копаев.
Женщина похлопала свеженакрашенными ресницами.
— Ну, пропадала.
— Мы ее нашли.
Та захлопала еще чаще и осведомилась:
— В Екатеринбурге перестали убивать и прокуратура занялась розыском санаторного инвентаря?
— Так вы кровать опознаете?
— Ну, пойдемте.
Она, конечно, опознала. Копаев посмотрел на Пащенко, который кивнул Меркулову. Тот тут же, под непонимающим взглядом дамы, вытянул панцирную сетку из багажника.
— Забирайте! И, пожалуйста, расписочку о приеме на хранение…
— Дурдом какой-то! — бормотала дама, ставя автограф. — Какое хранение, если это моя кровать?
Она подписывалась, а Копаев наклонился над ее плечом и смотрел, ту ли фамилию она выводит.
Разобрав, он едва заметно улыбнулся и сообщил:
— Видите ли, эта кровать является вещественным доказательством и будет фигурировать в суде. Как иначе, если она была привязана к ноге утопленника? Обязательно будет фигурировать. Поэтому храните ее как зеницу ока. А сейчас наш следователь задаст вам пару вопросов.
— Какой труп? — возмутилась администраторша. — Какая нога? Что за дела, мальчики?!
— Уголовные.
— Я сейчас мужу позвоню, — сообщила она и развернулась в сторону домика. — Еще не хватало, чтобы меня тут кто-то допрашивал!
— Я вам вот что скажу, гражданка Селиверстова, — бросил ей вдогонку Пащенко. — Я сейчас сам позвоню председателю суда Кировского района. Виктор Германович выслушает меня, потом вызовет Петра Сергеевича, вашего мужа, и спросит, почему он занимается отправлением правосудия, а его жена — воспрепятствованием этому святому делу.
Услышав это, администраторша остановилась.
— Где эта кровать стояла? — спросил Копаев. — В этом домике с оранжевой крышей? Давайте пройдем туда.
По дороге им попался сторож. Он был настолько пьян, что едва не выгнал за территорию всех, включая администраторшу. Гости прихватили с собой и его.
Узнав, что некто Пащенко и еще двое каких-то «красных» побывали в санатории, Яша Локомотив ощутил беспокойство. Как и любой человек, жизнь которого переполнена криминалом, он прежде всего стал ликвидировать следы, которые еще существовали, но оставались тайной.