— Нет, в проекте участвовало три человека — Валентин, Гуренко и Ломов. С теми двоими я не общался, но о компромате они знали.
— Вы не в курсе, какие теперь, после смерти Клюжева, планы, что делать с собранной информацией?
— Абсолютно нет, — покачал головой Горцев. — Я же сказал — общался я в основном с Клюжевым. Я знал двух его партнеров, но они меня не знали. Страховка, знаете ли. Иначе господин Шалимов мог бы с легкостью прижать меня к ногтю.
Я вежливо фыркнула, полностью согласившись с таким определением будущей его судьбы, если бы тайная деятельность Максима вышла на свет божий, и спросила:
— То есть Ломов и Гуренко вообще не знали о вас?
— Нет, Клюжев не раскрывал своего источника, то есть меня.
— А теперь? Вы не намерены продолжать?
— Я посмотрю на дальнейшее развитие событий. Вполне возможно, информация будет все-таки напечатана в газете.
«Это вряд ли, — подумала я, но промолчала. — Компромат у меня, и пока неизвестно, каким образом я им распоряжусь».
— А что именно вы предоставляли Клюжеву? — поинтересовалась я.
— Устную информацию, подтвержденную документально, — ответил мне Максим.
— У вас остались копии документов?
— Нет, — покачал он головой. — Зачем?
* * *
Попрощавшись с бывшим ментом, я отправилась к машине и надела наушники. Может быть, господину Шалимову придет в голову поговорить с кем-нибудь о чем-то для меня важном?
Машина моя стояла таким образом, что из правительственного здания ее увидеть было сравнительно сложно, зато я все прекрасно видела. И если бы Шалимов вышел, я бы с легкостью проследила за ним.
В наушниках царило мертвое молчание. Господин Шалимов пока, видимо, не собирался ни с кем общаться по телефону. Только «жучок» под сиденьем кресла, в котором сидела я, передал его бесценную (потому что бесполезную) беседу с секретаршей относительно качества кофе. И вскоре Константин Львович появился на улице.
Я не трогалась с места, не зная, каковы его планы. А Шалимов с нарочито беззаботным видом огляделся и направился на противоположную сторону улицы. Там располагались театр, площадь, в сегодняшнюю жару совершенно пустынная, и несколько телефонов-автоматов.
Политик шел медленно и уверенно. Интересно, что ему нужно на площади? Он не сел ни в одну из машин, стоявших перед местом его работы, следовательно, вряд ли направляется далеко. Может быть, он решил посетить театр? Это вряд ли — ну никак не похож этот толстячок на любителя искусства. Может быть, конечно, я чего-то в жизни не понимаю, но, на мой взгляд, Шалимову место отнюдь не в театре. Тогда где?
Скорее всего у телефона. Вот дьявольщина! Я не смогу услышать его разговор — на уличные телефоны как-то не додумалась понаставить «жучков». А следовательно, неплохо бы поторопиться.
И я стремительно выудила из сумки все необходимое — благо, машина располагалась в безлюдном месте и никто не мог подивиться, увидев мое преображение. После чего напялила прямо поверх элегантного костюма мешковатое платье в пошлых мелких цветочках. Оно было длинное, почти до пят, и с рукавами чуть не до кончиков пальцев на руках. Парик непонятно-землистого оттенка взгромоздился на моей голове. Ноги я сунула в шлепанцы с закрытыми носами, бросив туфли под сиденье. Нацепила на нос солнцезащитные очки, купленные на одном из многочисленных лотков, подмалевала губы блекло-сиреневой губной помадой и выудила из «бардачка» безвкусный желто-фиолетовый пакет. Бросила в него свою сумочку, подогнала машину поближе к площади и мешком вывалилась на тротуар.
В преображенном виде меня бы даже родная мать не узнала — этакая тетка непонятного возраста, с вороньим гнездом на голове и авоськой в руке, шлепающая за продуктами. Вот только машина… Но придется рискнуть — вдруг мне понадобится что-нибудь из салона? Надеюсь, никто не обратит внимания на скромную обывательницу, выгружающуюся из бежевой «девятки». Впрочем, что в моей машине хорошо — она совершенно не бросается в глаза.
В это время Шалимов как раз подошел к телефону. Стараясь не очень торопиться, я прошествовала мимо. Солнечные очки скрывали то, что я отчаянно косила глазами — страшно хотелось увидеть номер, который будет набирать Шалимов. Я не спешила. Сумка болталась в руке и ощутимо хлестала по бедру. Но номер я увидела.
Шалимов звонил в редакцию «Тарасовских ведомостей»! Может быть, есть те, кому бы это не понравилось? Меня же вполне устроило. И я ринулась в машину, стараясь не слишком привлекать к себе внимание. Но Шалимов и не думал замечать меня — не в его вкусе такая тетка, наверное. Так что я благополучно уселась в салон и прижала к уху «жучок». Какое счастье, что редакция «Тарасовских ведомостей» располагается совсем недалеко от площади, то есть в пределах досягаемости моего подслушивающего устройства. Что бы я делала в ином случае? Впрочем, придумала бы. Скорее всего, наплевала бы на правила дорожного движения и долетела бы до редакции.
На всякий случай я решила записать разговор. Мало ли, вдруг обнаружатся полезные факты?
Шалимов общался с Эдом — этот слащавый голос я прекрасно помнила. И они обошлись без экивоков — сразу приступили к делу.
А я задумалась — что, у Шалимова нет сотового телефона? Обязательно звонить из автомата? Или политикан перестраховывается, боясь прослушки? Тогда зачем говорить о важных вещах по редакционному телефону, который ведь тоже можно прослушать? Что я, собственно, и делаю. А обсуждали эти господа действительно чертовски важные вещи…
И еще один вопрос — почему Эд разговаривает по телефону главного редактора? Впрочем, это можно объяснить: ведь босс осведомлен о проекте, и Эдуард, наверное, сказал, что разговор с политиком важен именно в этом плане.
— Эдуард Ефимович, я уже устал ждать, — властно вещал Шалимов. — Когда вы доставите мне пакет?
Я насторожилась. Что за пакет нужен Шалимову, о котором нельзя поговорить по обычному офисному телефону?
— Константин Львович, я же говорил вам — все утеряно, — осторожно ответил Эд. — Я пытаюсь найти, но пока не получается.
— Извините, господин Гуренко, но если вы его не найдете, проблемы будут не только у меня. Вам я их тоже гарантирую. Говорил же вам — действуйте быстрее, — хмуро бурчал Шалимов. — Вы слишком долго тянули.
— Я не мог взять необходимое, чтобы не вызвать подозрений у сотрудников, — оправдывался Гуренко. — Поближе ко времени публикации, когда информация хранилась бы у нас в отделе, добыть ее оказалось бы проще.
— Эдуард Ефимович, меня не интересуют ваши сложности. Нужно было действовать быстрее — вот и все. Теперь думайте сами. Но если информация попадет в органы или печать, боюсь, вам тяжело придется. — В голосе Шалимова звучала откровенная угроза. — Разумеется, если все наконец окажется в моих руках, я заплачу, можете не беспокоиться…
Я начала догадываться, о чем идет речь — о той папке с компроматом, которая хранится у меня. По всей видимости, она была у Клюжева, а Гуренко собирался воспользоваться информацией в своих целях — продать заинтересованному в этом политику. Но не смог получить ее — Валентин Арсеньевич оказался достаточно дальновидным, чтобы не делиться всей информацией с коллегами. А сейчас, со смертью Клюжева, компромат затерялся. Так выгодно ли было Шалимову или Гуренко убивать Валентина Арсеньевича? Кажется, не слишком — значительно проще было получить документы у живого журналиста.