— Не знаю, мне показалось. Понимаешь, у меня было такое ощущение, что нас с твоей Светкой пасут два крепышка.
О боже! Он что, меня совсем идиоткой считает? Если бы он придумал каких-нибудь оригиналов в пенсне, я бы и то ему больше поверила… Но вешать мне лапшу про двух типичных «крепышей» — увольте!
— И как же это выглядело? — спросила я, не скрывая своего скептицизма. — Они прятались за деревьями, а когда ты оглядывался, быстро прыгали в кусты? На обоих были кепочки, и один из них сильно и конспиративно картавил?
— Вообще-то я говорил серьезно, — Сашка посмотрел на меня такими честными глазами, что я даже усомнилась на мгновение в своих «гнусных» подозрениях на его счет. — Нас действительно пасли. Я не настаиваю, но, когда ты оборачиваешься и снова и снова встречаешь все те же две рожи, возникает ощущение, что они здесь маячат не случайно…
— Не спорю. Если даже и так, Светке ничто не угрожает. Только бы она сдуру не открыла дверь. Кстати, она-то это заметила?
— Именно она первая и заметила. И была в диком восторге. Сомневаюсь, что она будет выполнять твои указания. Слишком много энергии в ней, так и хочется…
— Ее поцеловать, — не выдержала я этого неуемного восхищения Светкой.
Он замолчал и отвернулся. Потом пробормотал:
— Иногда я тебя не понимаю, Таня. Ты умная, ироничная, склонная рассуждать логично. Откуда в тебе вдруг эта первобытная ревность? Я вообще не имею права признавать достоинства твоей подруги. Да, она мне нравится. Она своеобразная, забавная, умненькая — ну и что? Кажется, я не давал тебе повода думать, что я в нее влюблен. Впрочем, даже если бы это было и так, у тебя что, есть права на мою особу?
— Никаких. На меня просто налетело минутное раздражение. Забудь. Есть дела поважнее…
Я чувствовала себя очень противно, как будто меня поймали за руку, когда я воровала варенье. Щеки заливала противная горячая краска стыда.
Надо сдерживаться. Впрочем, пусть думает, что мое раздражение вызвано исключительно ревностью, так даже лучше.
* * *
Мы тронулись с места. Корчинский жил недалеко от парка, и мы довольно быстро добрались до его дома. Домишко был ветхий, четырехэтажный, похожий на заплесневелый барак. Одним боком он упирался в парк, а другим — в соседний дом, так что между ними было подобие глубокого и темного колодца.
Войдя в подъезд, я быстро прикинула, что двадцать девятая квартира, в которой обретался мой «коллега», находится на четвертом этаже.
Мы поднялись. На лестничной площадке было довольно темно, так что мне не сразу удалось разглядеть номер квартиры. Впрочем, я сразу решила, что самая обшарпанная дверь должна быть именно у Корчинского.
Я позвонила. Сашка, все еще обиженный, стоял рядом, но со мной не разговаривал. Похоже, Корчинский открывать нам не собирался.
Осмотревшись и убедившись, что, кроме Сашки, меня никто не видит, я достала свои «фенечки». Открыть допотопный замок особого труда не составило, а свою совесть я успокоила, вспомнив, как влезли в мою квартиру.
Мы вошли. Сашка был немного испуган и шепотом спросил:
— Ты всегда так проникаешь за закрытые двери?
— Нет, только если мне это очень нужно, — ответила я.
Компьютера у Кретинского не было. В квартире омерзительно пахло дешевым пивом и плохими сигаретами. Видно, с заработками у бедного «детектива» было совсем плохо…
На столе валялась куча листков, исписанных быстрым мелким почерком. Ничего особенно интересного я не обнаружила, поэтому швырнула бумаги обратно на стол.
Пройдя по комнатам, заглянув в ванную, я немного успокоилась — по крайней мере, я не нашла его трупа. А то ведь случалось и такое. Нервы, знаете ли, от этого начинают сдавать…
Неужели все-таки не удастся найти ничего существенного?
Впрочем, впрочем, впрочем…
Мой взгляд уперся в книжную полку. Там стояли две видеокассеты. Поискав глазами видеомагнитофон, я убедилась в его отсутствии. Интересно…
Взяв обе кассеты с полки, я положила их в сумку.
— Это воровство, — прошептал Сашка. Глаза у него стали совсем круглыми.
— И что? Дяденька будет ругаться?
— А если за нами следят?
— Откуда?
Я выглянула в окно, выходившее как раз во двор-колодец.
— Ау! Отсюда ничего нельзя увидеть. Если не веришь, посмотри сам.
Внизу были заросли шиповника и еще какого-то густого кустарника. Стена напротив была глухая, без окон. Я уже собралась отойти от окна, как вдруг краешком глаза заметила что-то белое, зацепившееся за кустарник.
Как будто кто-то выкинул мужской шарф.
Белый шелковый шарф…
Я же видела как раз такой на Корчинском!
Не мог же он сам выкинуть свой шарф.
— Интересно, — пробормотала я. — Что же это такое?
Сашка выглянул тоже и вздрогнул.
— Что с тобой?
— Мне показалось, что в кустарнике… Там же кто-то есть, Таня!
Я присмотрелась. Сначала я ничего не видела, кроме этой белой тряпки. Я даже была готова поиронизировать по поводу крайней Сашкиной подозрительности. Но, присмотревшись, я вскрикнула.
Из кустов виднелся желто-коричневый ботинок. И этот чертов ботинок не шевелился. Более того, почему-то я поняла, что и шарф, и ботинок принадлежат одному и тому же человеку, хозяину этой квартиры.
Частному детективу Корчинскому…
— Ну вот, — сказала я, — наверное, это моя судьба.
— Что там такое?
— Да так, ничего особенного, — нервно усмехнулась я. — Если Татьяна Александровна Иванова не обнаружила труп в квартире, значит, труп найдется в другом месте…
— Что?!
Сашка так резко наклонился над подоконником, что я испугалась, как бы он не вылетел из окна, и вцепилась в пояс его плаща.
— Знаешь, хватит мне и одного трупа. Если хочешь покончить с собой, пожалуйста, не у меня на глазах. Меня и так сейчас стошнит.
И я отвалилась к стене, хватая ртом воздух. Сразу разболелась голова — более подходящего момента она просто не могла выбрать!
— Где у него телефон? — спросил Сашка.
— Его нет. И вообще мне почему-то ужасно хочется поскорее отсюда убраться.
Голова у меня гудела и звенела, горло словно сдавливала холодная рука.
— Что с тобой?
Сашкино лицо оказалось прямо передо мной, но оно почему-то расплывалось в дрожащем красном мареве.
— Все нормально, — проговорила я и провалилась в черноту.
* * *
Мне казалось, что я плыву в темной глубине океана, а вокруг меня резвятся маленькие юркие рыбешки. Глаза у меня были закрыты очень тяжелыми веками, и я слышала тихое журчание воды. Моего лба касался чей-то плавник, холодный и поэтому неприятный.