— Он поднимает домкратом крышу, — сообщил мне Григорий.
Услышав о таком методе проникновения на чужую территорию, я округлила глаза. Совсем как Катерина. Правда, никто этого не увидел.
— Учитывая, что задача Матюшина заложить взрывное устройство вам в машину — этот способ быстр и надежен в плане дальнейшего срабатывания, — подал голос Пинкертон. — Если замки целы, у хозяина притупляется бдительность, а вставив ключ, чтобы завести машину, он взлетает на воздух. Я думаю, пора ставить в известность правоохранительные органы.
Недовольный голос дежурного милиционера окончательно развеял мой сон. Выслушав, в чем дело, он лениво пообещал: дежурная группа скоро будет. Чтобы придать его движениям расторопности, я довела до его сведения: звонок мной фиксируется, и если через десять минут милицейской машины не будет, то у него лично случится конфуз с начальством. Милиционер тут же присобрался и уже с большей ответственностью заверил меня в своей исполнительности.
Матюшин тем временем, сделав щель по размерам своей фигуры «гарного хлопца», проник внутрь. Каким образом он взялся глумиться над моей машиной, мне оставалось только догадываться.
— На этом мы расстанемся, — послышался голос Белых. — Блокнот, пожалуйста.
Вложенный в его руку блокнот исчез во внутреннем кармане черного пальто. Я сообщила ему, что обещанный мной свидетель не кто иной, как небезызвестный ему Рудухин, и описала вкратце разговор Самохвалова и Коршунова, которому он явился свидетелем. Напоследок я взяла у Пинкертона номер телефона, по которому с ним можно связаться. На этом мы расстались.
Белых бесшумно отъехал, и не успели мы с Григорием пересечь детскую площадку, как из-за угла вынырнул милицейский «козлик» и остановился около нас — водитель среагировал на взмах моей руки. Описав лихо спрыгнувшему с переднего сиденья «козлика» старлею ситуацию, я подвела его и еще одного сержанта к своему гаражу, окрашенному в ядовито-желтый цвет. Ключи были при мне — взяла я их, повинуясь какому-то внутреннему чувству.
Яркий свет, горевший внутри, неприятно резал глаза, составляя резкий контраст с полутьмой машины, в которой мы провели два часа. Дверь «девятки» со стороны водителя была открыта, рядом стояла сумка Матюшина. Хозяина сумки нигде не наблюдалось. Пройдя в глубь гаража, оба стража порядка вдруг синхронно наклонились и резким движением извлекли диверсанта из-под багажника машины. Приказав ему поднять руки, они буквально бросили злоумышленника лицом к стене. Матюшин не думал сопротивляться и хранил потрясенное молчание. Обыскав его и не найдя ничего интересного, старлей нацепил на автослесаря наручники и оставил на попечение сержанта. Сам же принялся осматривать машину. До конца подсоединить проводки к взрывному устройству Матюшин не успел, поэтому, прикрепленные к дверному замку, они болтались в воздухе. Сама бомба пока мирно лежала на сиденье.
— Влип ты конкретно, пиротехник, — обращаясь к Матюшину, констатировал старлей.
Осмотр места происшествия состоялся — за ним последовало составление протокола. Меня пробирал озноб, и одновременно навалилась жуткая усталость. Наблюдала я за всем происходящим, облокотившись на Григория, — это давало заметное облегчение моему опорно-двигательному аппарату. Старлей хотел было отвезти нас с Гришей в отделение, и мне пришлось отбрыкиваться и делать клятвенные заверения, что с наступлением утра я обязательно посещу это уважаемое заведение, чтобы составить и написать все необходимые документы. На том и порешили.
Когда воздух квартиры окутал меня своим теплом, я немного пришла в себя, так как до этого двигалась на полном «автопилоте». Все-таки события последних дней значительно подорвали мои силы. Почувствовав под головой спасительную легкость подушки, я быстро ушла в «аут», и последней моей мыслью было: «Я так и не попробовала Гришкиных пельменей». Уже где-то в небытии почувствовала, что Григорий стягивает с меня ботинки и укрывает одеялом.
* * *
Утром я ощущала себя, как в глубоком похмелье. В висках стучало, а во рту пересохло. Если сегодня ночью, придя домой, я была готова спать в обнимку с батареей, то теперь жара в квартире действовала на меня неблагоприятно.
Вокруг стояла подозрительная тишина. Обойдя все комнаты, я не нашла никого, кроме кота. А еще нашла теплый завтрак на плите и записку на журнальном столике, которая гласила: «Извини, радость, у меня дела. Если я тебе нужен — звони после обеда. Береги себя и не совершай ненужных подвигов. Гриша».
Жуя спагетти с сыром, я восстанавливала в памяти вчерашние события. Единственная мысль разливалась бальзамом по сердцу: наконец в деле Самохвалова я докопалась до истины. Только я подумала о том, что должна ехать к Катьке и открыть ей глаза на собственного мужа, как раздался телефонный звонок. Знакомый голос в трубке сразу сообщил:
— У меня неприятности, — судя по плаксивому Катькиному тону, можно было подумать, что на ее дом упал метеорит и она разговаривает со мной из-под бетонных обломков.
Катька не хотела ничего говорить по телефону и настаивала, чтобы я прибыла к ней лично.
— Поверь мне, это срочно.
Придется ехать, благо, что так и так собиралась. Правда, пошатнувшееся здоровье не очень располагало к поездкам, но уж такова специфика моей работы, что я вынуждена не обращать на такие мелочи внимание.
По дороге мозг свербила мысль: только бы не встретиться с ее муженьком — в моем теперешнем состоянии я не смогла бы дать ему достойный отпор. В зеркальном лифте Катькиного подъезда я невольно вспоминала ту цветущую Таню Иванову, которая поднималась в этом Зазеркалье, приехав сюда в первый раз. А сейчас на меня со стены смотрела ее бледная тень с усталыми глазами на осунувшемся лице.
По всей вероятности, Катька была в таких растрепанных чувствах, что забыла отправить своего гигантского дога в «ссылку» в другую комнату. Когда я открыла дверь, этот теленок, бешено лая от избытка эмоций, хотел возложить свои лапы мне на грудь. Моя реакция, доведенная до автоматизма, сработала четко: я с грохотом захлопнула дверь, чуть не оторвав собаке нос. Пока Катька соображала, что такими собаками гостей не встречают, я стояла и думала: за вредность, которой я подвергаюсь иногда, выполняя свою работу, мне пора запрашивать вдвое больше установленной таксы.
Та Катька, которая стояла сейчас передо мной, тоже сильно отличалась от беззаботной домохозяйки, встретившей меня в первый раз. Отекшие веки, растрепанные волосы, резкие движения — до нервного срыва ей оставалось полшага.
Как только я переступила порог квартиры, принялась шарить глазами и руками по гостиной, осматривая наиболее популярные места насаждения «жучков». Мои действия вызвали у хозяйки остолбенение. Предварив все вопросы, я попросила ее спокойно посидеть на диванчике и помолчать. Она повиновалась и, поджав под себя ноги, не сводила с меня широко распахнутых стеклянных глаз. Долго я тренировала моторику рук, прощупывая мебель и другую обстановку, ворочала стулья и отодвигала искусственные цветы — все было напрасно. И тут большие настенные часы, плохо вписывавшиеся в обстановку, пробили половину одиннадцатого и этим привлекли мое внимание.