Вымотанные боями и долгим переходом люди шли с трудом. Надламывали ветки, шагали через грязь, где четко отпечатывались подошвы армейских сапог. Кто-то выронил автоматный патрон, который предательски поблескивал посреди тропы.
На месте привала обнаружили окурки, обрывки бинта, раздавленный каблуком сухарь. Как могли, уничтожали следы отхода роты, но опытный человек без особого труда вычислил бы нужный путь. Особенно следовало опасаться полицаев, которые хорошо ориентировались на местности и могли вести преследование.
Но в осеннем лесу было тихо, лишь со стороны Днепра доносились отзвуки артиллерийской стрельбы. В одном месте остановились и быстро выкопали неглубокую могилу для бойца, умершего от ран. Отходившая рота сделать этого не успела, так как спешно пробиралась в глубь леса.
Наконец выбрались на опушку. В знакомой ложбине лежали тела еще нескольких погибших товарищей, стоял сгоревший немецкий мотоцикл, трава была усыпана стреляными гильзами. Бородин и при желании не смог бы похоронить всех, да и задания такого не получал.
Он решил сложить тела в одно место и прикрыть ветками. Один из десантников предложил:
– Может, успеем в ложбине яму выкопать? Земля мягкая, влажная.
– Нет, на обратном пути в темноте заплутаемся.
Юрий Бородин воевал полтора года, имел достаточный опыт. Он выполнил задание, убедился, что роту не преследуют. Теперь можно было возвращаться. Но решение прибрать тела и осмотреть еще раз карманы в поисках оставленных документов и патронов оказалось необдуманным.
Немцы, уходя, обшарили трупы. И не только обшарили. Когда десантники подхватили очередное тело, чтобы перенести его, раздался взрыв. Здесь, в прифронтовой зоне, где постоянно передвигались войска, немцы остерегались минировать местность.
Но солдаты из моторизованного взвода, обозленные потерями, заминировали одно из тел. «Лимонка» с выдернутым кольцом стояла на боевом взводе. От взрыва ее удерживала тяжесть тела погибшего десантника. Когда его приподняли, раздался хлопок, следом шипение горевшего запала, а через считаные секунды рванула шестисотграммовая граната Ф-1. Бойцу, стоявшему поблизости, перебило ногу, несколько осколков угодило в живот. Его напарник тоже был ранен.
Взрыв, прозвучавший в предвечерней тишине, наверняка услышали. Торопливо перевязали обоих пострадавших, спешно мастерили носилки для тяжело раненного товарища. Немцы появились, когда группа уходила по ложбине к лесу.
Из небольшого грузовика выскочили несколько солдат с ручным пулеметом и побежали к месту взрыва. Олег Бородин, двадцатилетний десантник, родом из-под Вологды, лихорадочно решал, что делать дальше. Уйти с тяжелораненым на руках они не сумеют.
Сержант окинул взглядом свое отделение. Он сделал ошибку, ему и расхлебывать кашу. Отрывисто заговорил, обращаясь к двоим десантникам:
– Никита не выживет. Я останусь с ним, а вы двое бегом к нашим. Найдете дорогу?
Один из бойцов кивнул, второй замялся:
– Получается, мы тебя бросаем.
– Бегите, ребята. Спорить некогда.
Двое торопливо двинулись в сторону леса. Десантник, раненный в бок и руку, шагал тяжело, его поддерживал товарищ. Олег Бородин уже не смотрел на них, готовясь к своему последнему бою. По натуре он не был из числа тех решительных парней, которые без колебаний принимают самые рискованные решения.
Он и в школе среди своих сверстников находился в тени, боялся мальчишеских драк, любил один бродить по лесу или рыбачить. Олегу присвоили «сержанта» и назначили командиром отделения за добросовестность, хорошую успеваемость на курсах, умение ориентироваться в незнакомой местности.
Он боялся смерти, плена, пыток. Но все эти мысли промелькнули и пропали. Времени для переживаний не оставалось. Сержант выбрал бугорок, где его прикрывала сосна, и приготовил автомат. В диске оставалось сорок патронов, еще два он отложил в нагрудный карман – для себя лично. Имелась легкая граната РГ-42, простая и надежная. Боезапаса хватит на четверть часа боя, может, чуть больше.
Немецкие солдаты приближались осторожно. Это был взвод из охранного полка, прибывший сюда неделю назад. Перед этим они занимались отселением местных жителей из хуторов и поселков левобережья. Это была хлопотливая и неприятная работа.
Когда их заставили в первый раз жечь дома и хозяйственные постройки, капитан, командир роты, возмутился:
– Мы не эсэсовцы, а солдаты. Пусть каждый занимается своим делом.
Капитан воевал еще в ту войну, был призван из запаса и жил другими понятиями. Ему коротко разъяснили, что получен приказ оставлять после себя «мертвую» зону, где наступающим красным не за что будет уцепиться. Поджигали также неубранные поля, скирды соломы и необмолоченного хлеба, железнодорожные будки, сараи, курятники.
Во второй раз капитан вступил в спор с начальством, когда роте поручили расстрелять группу заключенных из пересыльного лагеря. Их собирались эвакуировать за Днепр, но случилась неувязка с транспортом, а русские наступали на пятки.
– Ну и оставьте их здесь, – наивно предложил капитан. – Фельдмаршал всегда выступал против казней гражданского населения.
– Если вы имеете в виду фельдмаршала Эриха фон Манштейна, – холодно заметил командир батальона, – то он уже давно перестал подражать лицемерным британским джентльменам. На войне как на войне! Вы хотите оставить для русских военкоматов полсотни готовых призывников? Их оденут, обуют, вооружат, и через месяц они будут воевать против нас.
Ротный командир, хвативший кроме прошлой войны и страшную зиму под Москвой, где потерял три отмороженных пальца на ногах, лишь согласно кивнул. Он знал, что, если еще брякнет пару неосторожных фраз, его перебросят на передовую останавливать русские танки. Оттуда мало кто возвращается живым. А дома ждут жена, двое дочерей и сын-инвалид, потерявший ногу под Брестом.
Рота выполнила задание, хоть и неумело для первого раза. Солдаты нервничали, особенно пожилые, мазали, стреляли снова. У некоторых отказывало оружие. Глядя, как ворочаются, стонут от боли недобитые люди, лейтенант-наблюдатель из службы безопасности с досадой закричал:
– Чего вы копаетесь? У вас же есть пулемет. Заканчивайте быстрее.
Капитана смутило, что среди четырех десятков приговоренных оказалось несколько молодых парней лет семнадцати, два старика и даже инвалид без ступни, напомнивший капитану собственного сына. Позже, когда выпили, он высказал свои сомнения лейтенанту-эсэсовцу. Тот лишь отмахнулся:
– Бросьте ненужную философию! Сталин берет в армию с семнадцати лет – это готовые солдаты.
– А старики? Инвалид?
– Вы не заметили, что они сильно похожи на евреев? Скрывались до последнего и получили свое.
Лейтенант, разъезжавший с ротой, оказался веселым парнем. Не церемонясь, вытаскивал из укрытий прятавшихся там девушек, женщин. Отбирал тех, кто помоложе и привлекательнее. При этом весело подмигивал капитану: