– А я тут лечился, – ответил он.
– От чего? – спросил Алешка.
– От скарлатины, – улыбнулся дядя Федор.
И тут до меня дошло – вот почему папа спокойно отпускает нас на всякие дела с дядей Федором.
А Лешка всю обратную дорогу был мрачен, как зимняя туча. Которая еще не решила: дождем пролиться или снегом завалить.
А дома нас ждал маленький сюрприз.
– Тебя товарищ дожидается, – как-то странно сказала мама Алешке.
– Маринка, что ли?
– Не очень, – сказала мама. – Скорее, наоборот.
– Диакеза! – догадался Лешка. – Ну, сейчас будет!
Диакеза смирно сидел на тахте, уложив руки на колени. Когда Алешка влетел в комнату, он встал и, опустив голову, внятным шепотом сказал:
– Леха, это я натворил. Случайно.
Алешка притормозил, но кулаки не разжал. Я его ни разу таким злым не видел. И на всякий случай ухватил за воротник.
– Ты дурак, Диакеза? – выкрикнул Алешка.
Диакеза вскинул голову, глаза его блеснули – то ли слезками, то ли злостью.
– Вот! Опять! Диакеза! А у меня имя есть! И никто его не помнит!
Он замолчал, и долго было тихо.
– Сам виноват, – наконец проговорил Алешка. Правда, не очень уверенно.
А я подумал: бывает так, что мы к чему-нибудь привыкаем и думаем, что так всегда было и так и должно быть. А потом вдруг что-то случается и видно, что это было неправильно. И даже жестоко. А мы этого не замечали и проходили мимо человека, который рад бы стать с тобой рядом, но не решается: возьмут и опять прогонят. Да еще и посмеются.
– Вам хорошо, – сказал Диакеза. То есть Шурик. – Вы все вместе. А я всегда один.
– У тебя родители есть, – буркнул Алешка.
– А друзей нет. С одними родителями не проживешь.
А он неглупый парень, подумал я. А может, и неплохой.
– Зачем ты это сделал? – спросил Алешка. – Кто тебя научил?
Было видно, как трудно Диакезе… то есть Шурику признаваться. Но было видно и то, что он решился и не отступит. Я даже его зауважал, когда подумал, как это непросто.
– Я отомстить хотел.
– За что? – с великим удивлением спросили мы с Алешкой в один голос.
– Дим, – вдруг сказал Шурик, – ты Лешку-то отпусти, что ты в него вцепился.
Мне это тоже понравилось. Сам в таком положении, а о своем враге подумал.
– Этот дядя Лева… он, конечно, хороший. Но вредный. Все время учит. Замечания делает. И почему-то всегда при Маринке. Достал, в натуре.
Ага, тут еще и безответная любовь.
– Я папе пожаловался. А он говорит: «Никогда никому обиды не прощай! Тогда тебя будут уважать и бояться». Бояться – это мне не надо. А вот чтобы уважали, этого хочется.
– Дальше, – сказал Алешка. Хотя он все уже знал. Почти все.
– «Ты этому дураку, – сказал папа, – что-нибудь устрой. Чтобы он понял, что обижать тебя нельзя». Он мне и подсказал: «Ты говоришь, этот Лева чай на вахте пьет? Вот и славно. Брось ему в стакан таблетку слабительную. Вот он и забегает в туалет. А директор его уволит». Мне это очень понравилось. Только я не знал, что папа таблетки перепутал. И дал мне не слабительную, а сонную.
– Ничего твой папа не перепутал, – сказал Алешка. – Он тебе дал таблетку, чтобы дядя Лева потерял сознание на посту.
– Врешь ты все!
– А ты у папы спроси, – Алешка уже успокоился. – И еще у него спроси, зачем ему Маринкина кукла?
– А я знаю? – завопил Шурик. – Он меня попросил, я и сделал.
– Хочешь, скажу? – спросил Алешка. – Знаешь, ты кто? Ты глупое орудие в хитрых руках. А ты знаешь, что твой папа приказал похитить Маринку? И она просидела в вашем подземном гараже, как царица в темнице?
– Ты все врешь!
– А ты у папы спроси.
Тут приоткрылась дверь и появилась красивая прическа на маминой голове.
– Эй, богатыри, – спросила она, – что будете делать: биться или мириться? Чайник у меня готов. Правда, к чаю ничего нет.
Алешка вдруг улыбнулся – широко и беззаботно.
– Зато у нас есть. Димка целый пакет из госпиталя украл.
– Да, – сказал я, – у нас немного плюшек осталось. Еще мандарины, еще шоколадки, печенье и вафли.
– Это не кража, – сказала мама, – это ограбление.
– Да, мам, – наябедничал Алешка, – он чуть и чайник с заваркой не утащил.
Честно скажу: я за него порадовался. Потому что у него на сердце отлегло. И туча растаяла.
В общем, мы напились чаю с больничными подарками, я помог маме убрать со стола и помыть посуду, а Лешка скрылся с Шуриком в нашей комнате и о чем-то с ним долго совещался.
Потом он его проводил до двери и очень серьезно спросил:
– Ты с кем теперь? С нами или с ними?
– С вами, – сказал Шурик.
– Ну, Дим, – Алешка бросился на тахту и задрал ноги, – начинается борьба.
– Она у тебя уже давно началась, – сказал я.
– Это, Дим, была плохая борьба. Она, Дим, была под ковром. А теперь, Дим, будем стреляться в чистом поле.
– И кто победит? – на всякий случай спросил я.
– Дети Шерлока Холмса!
Как известно, всякая борьба и каждое сражение начинаются с подготовки. Я сразу понял, что бороться будет Алешка, а подготовка ляжет на мои плечи.
– Дим, – это Алешка сказал серьезно и со всем уважением ко мне. – Ваш Бонифаций очень тебя уважает. Пишешь ты всякую фигню, а он в восторге эту фигню читает и перечеркивает.
– Что еще? – Мне захотелось схватить его за немытое ухо.
– Но он к тебе прислушивается. Ты для него как Буратино для папы Карло.
Сейчас я его за оба уха схвачу.
Но тут Алешка прикрыл поплотнее дверь и зашептал мне в ухо. Отшептавшись, он отодвинулся и с сомнением произнес:
– Хотя, конечно, вряд ли у тебя получится.
Но мне эти штуки хорошо знакомы – на слабу берет.
– Да, – будто сомневаясь, сказал я, – пожалуй, я не смогу. Задача сложная. Она большого ума и тонкой хитрости требует. Нет, Леш, мне не справиться. Поищи кого-нибудь другого.
Алешка спохватился:
– У тебя, Дим, и тонкий ум, и большая хитрость. Ты воще, наверно, станешь президентом.
Мне осталось только посмеяться и спросить:
– Что нужно сделать?
Алешка очень толково мне все объяснил.
– Леш, это опасно, – сказал я, не отказываясь.